Константин Ханькан - Кэлками. Том 1

— Нет, конечно, на нашем правом берегу остановимся, вполне возможно, даже на пару деньков. Рановато еще, сильно-то морозов еще не было, лед на Омолоне может быть тонким и неокрепшим. Поэтому я сначала схожу, поищу хороший переезд. Как разведаю, потом уже будем по льду через Омолон переправляться, так надежнее. Под снегом лед может быть еще рыхлым, как корочка жира в кастрюле, — ответил Кэлками. — Сегодня, когда мы кочевали, Утэ из оврага мунрукана (зайца) поднял и погнался за ним. Кричу на него, а он в азарте не слышит, а так бы заяц остановился, и запросто можно было бы его подстрелить, — рассказывал разомлевший от еды и чая Кэлками.

— Ты знаешь, мясо у нас кончилось, небольшой кусочек на утро оставила, — сказала Акулина. — Придется мальму и юколу кушать, пока у нас мясо появится, — предупредила она мужа.

— Ничего, вот перейдем Омолон, специально пойду на охоту. По Омолону-то зайца, глухаря и куропаток наверняка смогу настрелять, а между Кедоном и Мунывыдяком обязательно будут буюны (дикие северные олени), а на горе Нюлкынде и баранов всегда много, поэтому и на склоны горы буду подниматься. По северным и южным склонам круглый год пасутся бараны, и при наличии неглубокого снега Утэ загонит баранов на скалы. Выбирай и стреляй. Они, бараны, сильно боятся серую собаку, думают, что это волк, и стараются прыгнуть на камни. Стоят и смотрят сверху на собаку, будучи уверенными, что надежно спрятались.

И правда, назавтра, как и предполагал Кэлками, перекочевали на новое место еще к середине дня, разбили стоянку на небольшой лесистой сопочке недалеко от русла Омолона чуть ниже устья Кочукан Авлынди. Как ни торопился Кэлками побыстрее управиться с делами и пойти на широкое русло Омолона, ничего не вышло. Пока палатку устанавливали, затем дров нарубил, веток натаскал на подстилку, в мунгурки прочий скарб уложил, стало уже поздно. Каким бы расторопным Кэлками ни был, день неумолимо угасал, и намерение поохотиться пришлось перенести на завтрашний день.

Утром проснулся рано. Рассвет даже не угадывался на горизонте, но Кэлками чувствовал, что утро наступает и совсем уже близко за горами. Пока не вылезая из мехового спальника, дотянулся до печки, набил ее петушками, наструганными с вечера, положил на них тонких сухих поленец и зажег. Печка загудела, дрова хорошо разгорались. Кэлками снова, как суслик в норку, юркнул в свой спальник: «Чуток полежу, пока печка нагреется, и буду вставать. А то холодно одеваться, за ночь вся одежда остыла». Укрывшись с головой, Кэлками прислушивался к потрескиванию огня и раздумывал о своих сугубо охотничьих планах. За печкой на своей подстилке зевнул и заворочался Утэ. «Жарко ему стало от огня. Да ладно, скоро мне одеваться тогда и выпущу, потерпи», — подумал Кэлками. Скоро вода в чайнике забулькала, и легкая крышка захлопала от горячего пара, запахло рыбьим бульоном, значит и кастрюля с едой согрелась. Кэлками уже твердо решил вслепую со всем караваном сегодня реку не переезжать. С обоих берегов к реке вплотную прилегает густой припойменный лес. Непролазный кустарник и старый бурелом захламили оба берега Омолона, где только звери да зайцы могут свободно пробегать. В такой чащобе вьюки начнут за кусты и за палки цепляться, да и олени станут спотыкаться. «Нет, так не годится, Омолон есть Омолон. Сегодня надо весь переезд просмотреть и, если останется время, наметить место будущей стоянки на том берегу», — решил Кэлками. С этими мыслями он начал быстро одеваться. «Надо поторапливаться». С боку на бок перевернулась сонная Акулина и спросила:

— Что, кочевать будем?

— Нет, пройду пешком, проверю, чтобы завтра без хлопот переехать реку, зачем лезть вслепую, — ответил Кэлками. — Запасные легкие лыжи возьму, снегу-то совсем мало, едва до колена доходит. Но я долго не задержусь, а ты пока домашними делами занимайся. Утэ погуляет, сразу привяжи, а то за мной побежит, — предупредил Кэлками Акулину, доставая в глубокую миску из кастрюли куски отваренной рыбы.

Основательно поев рыбы и попив чаю, он покурил и, надев легкую пыжиковую шапку, вышел на улицу. Утренняя заря разгоралась на востоке светлой неширокой полосой. Но на западе и в лесу все еще висела ночная темень. Не доходя до реки, Кэлками снял лыжи и, взяв их под мышку, углубился в густой лес. Прощупывая снег между кустами своим длинным березовым посохом, выбирая путь, он продвигался к реке. Этим посохом Кэлками не только прощупывал себе путь и проверял прочность льда на реке, но и опирался на него, когда садился на спину верхового оленя. Мерзлые жесткие кусты, словно когтями, цеплялись за его одежду. Оступившись на рытвине, забитой мягким снегом, Кэлками споткнулся и упал. Положив лыжи в сторонку, встал и отряхнулся. Между деревьями и просветами тальника показалась белая полоса заснеженной реки. С некрутого берега Кэлками сошел на засыпанный снегом лед и остановился. Утренний легкий ветерок приятно дунул в лицо.

От ходьбы по лесу стало жарко, Кэлками подставил лицо встречному ветру. Немного постояв, надел лыжи и, слегка раскачиваясь, направился к чернеющему на противоположном берегу лесу, постукивая палкой по льду.

Неглубокий снег, слежавшийся на льду, был рыхлым и зернистым. В некоторых местах лед гулко отдавался при стуке посохом. «Либо он провисший, либо тонкий, поэтому и гудит, как пустая кастрюля», — подумал Кэлками и уже ближе к берегу услышал как под снегом шумит вода. Он снял шапку и прислушался: сильное бурливое течение журчало подо льдом. И не только под его лыжами, на которых он стоял, но и позади него, где уже простучал посохом. «Плох еще лед, тонкий, морозов-то не было», — с опаской подумал Кэлками и, тихо постукивая, пошел дальше. «Переезд надо искать внизу или выше по течению. Опасно с гружеными оленями лезть сюда», — с беспокойством подумал Кэлками, миновав русло реки и снова, как недавно по тому берегу, пробираясь дальше между деревьями, чтобы быстрее выбраться на редколесье и открытые поляны.

Окончательно рассвело, и дрожащие лучи солнца стали растекаться красновато-нежными ручейками по склонам и вершинам заснеженных угрюмых гор. Наконец Кэлками выбрался из глубоких оврагов и нагромождений старого полегшего леса и облегченно вздохнул. «Наверное, будет ветер, к тому же и мороз спадает, и небо румяное как красна девица», — отметил про себя охотник, на ходу оглядываясь на яркое небо. Лес редел. Неожиданно Кэлками почувствовал, что под лыжами снег почему-то стал тверже, будто он идет по мерзлой земле, слегка припорошенной пушистым первым снежком. Он остановился и потыкал посохом снег. «А снегу-то тут и нет. Да это же следы, прикрытые порошей. Следы оленьего стада», — дошло до него. Он удивился: «Что же за стадо паслось тут?». Потом вспомнил, что не так давно прошел непродолжительный снегопад, который, наверное, и закрыл оленьи следы. «Чье же стадо проходило здесь?» По его расчетам, скорее всего, тут прошли оленеводы-кочевники из рода Уегынкынов. «Никак Амандя Туркани со своими сыновьями тут кочевал?», — терялся в догадках Кэлками. Много кочевников приходилось встречать ему в этих местах. Естественно, он многих из них хорошо знал и относился к ним по-дружески. В свою очередь, кочевые оленеводы, взять тех же старых и молодых Туркани, прекрасно и с уважением относились к колхозному охотнику Кэлками.