Коллектив авторов Философия - Человек цифровой цивилизации

Разговор начали о собственности. И о воздействии чувства обладания ею на другие чувства.

Я спросил:

— Наслаждался бы я падением слив, испытывал ли такие же сильные эмоции, если бы это были не мои сливовые деревья? Пусть мною не посаженные, но мною купленные вместе с этой дачей и частично мною выращенные. Радовался бы я так, был бы так счастлив от звуков ш-ш-ш и пуу-бб, услышал бы вообще их, если бы это падали не мои сливы?

Друг ответил:

— Ты же радуешься, когда видишь, к примеру, на улице чужого, очень симпатичного тебе ребенка. Твои губы сами расплываются в улыбке. И ты получаешь эстетическое удовольствие. Или это не эстетическое удовольствие? Как его назвать?

Я ответил: «Нет, конечно, это не эстетическое удовольствие смотреть на милого ребенка. Губы растягиваются в улыбке — это природный рефлекс. А вот радоваться шороху падения сливовых плодов — это эстетическое удовольствие. Потому что это абсолютно бесполезно.

А детям необходимо радоваться, это полезно, это заложено природой, для того, чтобы тогда, когда придет время ты захочешь продолжить себя и свой род, то будешь к этому относиться тепло и со светлыми чувствами».

— Она мудрая, — сказал друг.

— Кто? — спросил я.

— Природа.

Мы посидели молча. Я продолжил: «Вокруг так много красоты. Но собственность на эту красоту имеет два потребительских свойства. Первое — ты получаешь удовольствие от того, что владеешь удовольствием».

Друг уточнил: «Это если условиться, что «красота это удовольствие».

— Да, — продолжил я, — если условиться об этом. И второе — когда ты владеешь красотой, через какое-то время ты начинаешь мечтать о владении другой красотой. Новой. Непостигнутой. Но про эту, прежде приобретенную тобой красоту, ставшую уже твоей собственностью, ты не забываешь. Очень ценишь ее, но только хочешь, желаешь приумножить.

Вскипел на газовой горелке чай. Мы заварили его и разлили по кружкам.

— Вот эти термокружки, — продолжил я. — Двухслойные. Стальные. Безупречного, чистого дизайна. Дорогие. Позволяющие пить чай на природе, и чай не будет быстро остывать. Но эти кружки, приобретя столько красоты и достоинств, не могут греть рук, когда в них наливаешь горячий чай.

А руки на природе так жаждут тепла, так радуются ему. А тепло достается, отражаясь от термостали, самому же чаю. И чай сам себя греет, и чай становится вечен. А руки холодны.

Друг, закинув голову, смотрел на звездное небо. Я смотрел на движущиеся мерцающие огни на том берегу Енисея. И продолжал размышлять вслух:

— Или, например ты едешь на автомобиле на природу и берешь с собой только что накануне приобретенную картину, словно прекрасную девушку. Собственно холст 50 на 70 см, покрытый разноцветными масляными красками в той или иной последовательности. Берешь ее потому, что картина тебя сильно радует. И ты не хочешь с ней расставаться. Вывозишь ее с собой за триста километров, ставишь у кромки озера.

Ты сначала любуешься ею, и озеро служит для нее как бы рамой. Меняется небесный свет, меняется цветовое отражение красок на холсте. Ты уходишь, купаешься, загораешь, обедаешь. Возвращаешься, ставишь, укладываешь или усаживаешь картину в заросли травы, в особый ковыль, предварительно отсмотренный, выбранный тобою, и любуешься снова.

И это все действительно твое. И ковыль, и озеро, и картина.

А мог бы ты это делать не со своей картиной? Зная, что нужно будет, вернувшись в город, ее отдать. Бояться поцарапать, испортить?

Друг ответил: «В этом и разница между женщиной и искусством. С женщиной так можно было бы сделать и получить те эмоции, что хотел. А с картиной нет».

Плод сливы устроен так. Плод сливы в нашей местности не большой. Размером с человеческий глаз. И похож формой. Сверху обтянут плодовой пленкой, как крашенной в пасху в сиреневый цвет скорлупой, к которой изнутри, как на растяжках, на маленьких канатиках подвешена сочная масса. Это она будет радовать вкусовые рецепторы сладко-кислым вкусом в пропорции три к одному. Это она потечет по уголкам губ из треснутой, совсем как человеческая кожа, надкушенной и лопнувшей сливовой оболочки. Это она будет, как гелиевый амортизатор гасить удар плода о землю, совершенно не заботясь о себе и практически не способная спасти красивую с переливами кожицу, спасая и питая своей плотью лишь одно — некрасивую, всю покрытую мелкими отростками, маленькую, размером с ноготь косточку. Которую человек, надкусывая и съедая плод, тут же выбросит, возьмет из своих губ двумя пальцами и выбросит или же выплюнет на землю, из эстетических соображений или же из гастрономических как непригодную к употреблению, что в принципе одно и то же.

И эта абсолютно некрасивая, неэстетичная косточка ляжет на землю. Будет ждать и дождется дождя. И он, этот дождь, поднимая своими жесткими каплями пыль с земли, укутает и укроет косточку этой пылью. Даст напиться ей, и она прорастет своими уродливыми, неэстетичными корешками и если подождать еще, то родит много новых красивых плодов сливы. Которыми мы можем любоваться. Любоваться их формой и цветом, наслаждаться их сложными звуками и оценивать их характерный именно для этого вида плодовых деревьев вкус.

Вновь упала слива.

Как с неба. Я откинул голову вверх. Откуда? Как всегда в августе, небо было усыпано бриллиантами совершенно хаотично, словно нечаянно рассыпанными запнувшимся ювелиром.

Во вселенной практически ничего не происходило.

Я сказал вслух: «Я всегда удивлялся, до чего же богатое воображение нужно было иметь древним астрономам, чтобы раздавать созвездиям такие красивые имена. Волосы Вероники. Большая медведица».

— Ну где они видели медведей с такими длинными хвостами? — поддержал меня друг. И продолжил: «А ты разве согласен с утверждением: «Сколько ни повторяй слово халва, во рту слаще не станет».

— Ты знаешь, даже сейчас, когда ты сказал эту фразу, у меня во рту появился вкус халвы. Скорее, конечно, не во рту, а в голове, но это уже тонкости, — ответил я.

— Все правильно. И появился он благодаря твоему опыту, — ответил друг.

— До сегодня я падение сливы сравнивал, пытаясь описать, с чем угодно, приобретенным ранее. Теперь же, имея такой опыт, другие звуки и другие вещи, я могу сравнивать с падением сливы.

Так и буду говорить: «Так, как падает слива».

Мой знакомый архитектор Аркадий перечисляет по телефону по моей просьбе Семь Чудес Света, я записываю:

1. Пирамиды.

2. Сады Семирамиды.

3. Галикарнасский мавзолей.

4. Колосс Родосский.

5. Храм Артемиды в Эфесе.

6. Афинский акрополь.

7. Статуя Зевса в Олимпии.

Я переспрашиваю: «Это все реальные объекты?»

Аркадий: «Да. Вообще, это греческий отбор. Что они посчитали нужным, то и назвали Чудом Света».