Владимир Рецептер - Смерть Сенеки, или Пушкинский центр [журнальный вариант]

— Это началось с «Трёх сестёр»: «они ничего не делают!..» Та же позиция. Но там был Чехов!.. И там был Гога, полный сил… Талант побеждает любую концепцию. Концепция — узкая мысль, а талант стремится к гармонии…

— Подожди, дай переспросить, «Марья Шонинг»…Чей это текст?

— Да Пушкина, Пушкина, Александра Сергеича, — смеялся я.

— Какая проза! Сухая, лаконичная, — восхищался Эдик. — Поразительно, какой путь он прошёл!.. Это же Достоевский! — догадался он, наконец.

— Во-о-от!.. Ты понял, ты почувствовал, — радовался я…

Мою книгу о Пушкине я хотел вручить Гранину в ответ на его сборник о Пушкине, который он подарил мне. «Володе эту книгу с боязнью потому что пушкинист. Д. Гранин 2014». Дарственная наводила на размышления, но ирония радовала. «Моего лейтенанта» он надписал проще: «Володе — с давней любовью».

Позвонив к вечеру и собираясь приехать на будущей неделе, я напоролся на решительный вызов:

— Приезжай прямо сейчас, я свободен…

Оценив объём и вес моего сборника, который я назвал «Принц Пушкин, или драматическое хозяйство поэта», он сказал: «Ого!» и стал с ходу делиться.

— Понимаешь, Володя, вот я взял недавно читать Флобера, — взять с полки Флобера на десятом десятке, такое надо придумать. И тут последовала ожидаемая оценка, — нельзя читать!.. Или вот Достоевский… Читаю и вижу, что это просто болтовня… Толстого я очень чту и ценю, но как он начнёт рассуждать, меня одолевает скука. Даже лучший его роман «Анна Каренина», самый лучший, начинается с того, что Левин косит траву. Надо, кажется, переходить к делу, двигать действие, а он всё косит и косит. Потом появляются главные герои, а Левин всё ещё недокосил. Сколько можно?.. И только Пушкин пишет без всяких лишних штучек. «Капитанская дочка». Такая настоящая костлявая проза.

Тут я поднял вверх большой палец и повторил: «Костлявая проза»!

— Это я тебе как прозаик прозаику говорю, — сказал Гранин.

И всё-таки Достоевского нужно было защитить.

— Даниил Александрович, не хотел перебивать, уж больно хорош был монолог, но про Фёдора Михайловича есть что возразить.

— Возражай, — весело сказал он.

— Играл Раскольникова, репетировал Мышкина, ставил для себя «Бобок» и «Сон смешного человека». Я его присвоил, как актёр, и он меня — тоже… Но Пушкин это и советовал: «Роман требует болтовни. Высказывай всё начисто…».

— Где это он сказал?

— В письме.

— Скажи, где прочесть.

— Письмо, кажется, Бестужеву. Вернусь домой, перезвоню.

Письмо Бестужеву датировалось 1825 годом, за несколько месяцев до декабря, и, возвращаясь к «болтовне», мы с Граниным сошлись на том, что у Пушкина оставалось время перемениться к роману…

На этот раз я читал ему «Последние связи теряю с войной…» и предложил подарить.

— Подари. Покажи, как ты пишешь. — И он взял в руки мой блокнот, черновой, сборный, наброски писем, деловые заметки, любая всячина, включая стихи. Никому бы не показал, а ему доверил.

— Экономишь бумагу, — сказал он. — И почерк не ахти… А профили где?.. Профили не рисуешь?

— Нет, не моё.

— Зачем экономишь?

— Как-то само собой… Наверное, с войны. Было плохо с бумагой.

— Было плохо не только с бумагой, — сказал Гранин. — А когда стало хорошо, бумага терпела что угодно.

Новый вопрос был опять неожиданным:

— Володя, ты тоже считаешь Чаадаева сумасшедшим?

Сумасшедшим я Чаадаева не считал, но, догадавшись, что Гранин готов опровергнуть исторический слух, стал рассказывать, как репетировал роль Чаадаева с Владиславом Стржельчиком для телеспектакля «Смерть Вазир-Мухтара». Слушатель стал смеяться и звать дочь Марину, которая на призыв не шла. Отказавшись от помощи, Гранин сам встал с кресла, дошёл до кухни, но вернулся один.

— Стесняется, — сказал он, усевшись. — Прочти ещё.

Я прочёл «Вальс имени Гоголя», то ли стихи, то ли песню.

— Как ты играешь словами, — сказал он, и было неясно, хвалит он или сомневается, нужна ли такая игра.

— Если само идёт, почему нет?..

В тот раз Гранин доставал немецкую газету и показывал фотку: он во время своего легендарного выступления в Бундестаге…

С двадцатипятилетием он поздравил так:

«Я рад поздравить весь коллектив Пушкинского центра и театра «Пушкин­ская школа» с юбилеем! Думаю, что вы сами радуетесь. Ваш центр отличается независимостью. Единственный, кому вы подчиняетесь, это — Пушкину. Ещё немного и Рецептеру.

Я думаю, что оба этих мужика вас вполне устраивают. Живите и наслаждайтесь своей молодостью и удовольствием, которым вы награждаете нас!»

В один из первых рабочих дней 2006-го Евгения Владимировна Петриа­швили из Министерства финансов сказала:

— Должна вас огорчить, В.Э., ответ на просьбу получен, — и замолчала.

— Понима-а-а-ю, — протянул я.

— В нём ссылка на статью 36-ю Федерального закона о бюджете, т.е. агентству выделены деньги по верхней строчке…

Это значило, что денег больше не дают, и всё опять зависит только от агент­ства. А Пушкинский центр у него не один, а один из тех трёх учреждений, которые всё-таки стали «возвращенцами». Известие об этом я скрывал от самого себя, чтобы не сглазить. И Швыдкому было по-настоящему трудно, потому что теперь оказались нужны не прежние, а новые, бльшие цифры, нам-то, центру, нужны ставки на целый актёрский курс, где же их взять?..

— А кто подписал ответ?

— Заместитель министра финансов Татьяна Алексеевна Голикова.

9 февраля того же года докатилась благая весть о том, что в Распоряжении Правительства РФ от 1 февраля за номером 103–Р Пушкинский центр уже вне списка оптимизируемых учреждений.

Значит, он провисел под дамокловым мечом оптимизации… Сколько же?.. С декабря 2004 года… Больше года… Точнее — тринадцать месяцев.

Вздохнём вместе, читатель.

Мы получили право быть теми, кем родились.

Конечно, административный детектив ещё не окончился, но 9 февраля можно было считать днём снятия аппаратной блокады.

Летом заканчивали обучение мои студенты, а положение Пушкинского центра окончательно определено ещё не было.

— Здравствуйте, Михаил Ефимович!.. Поздравляю… Желаю…

— Владимир Эмануилович, взаимно, того же и вам!..

— До меня дошло, что Министерство финансов не даёт дополнительных средств для оставляемых федералов, но разрешает в рамках отпущенных проблему решить.

— Да, это так, но денег-то совсем нет, поэтому я и просил Сергея Вадимовича позвонить Алексею Леонидовичу. — Имелись в виду Степашин и Кудрин. — А я поручу Майе Бадриевне разобраться и посмотреть, что и как…

— Но Сергей Вадимович сказал мне, что вы обещали нам помочь.

Тут Михаил Ефимович произнёс дипломатическую фразу, которая могла звучать отчасти утверждающе, а отчасти вопросительно, мол, не хочет ли Сергей Вадимович проверить, как расходует деньги агентство. Я отвечал, что это мне и в голову не приходило, но студенты — на выпуске, это — дети, он хочет нам помочь…