Сами Михаэль - Виктория

А в тот далекий день он сидел в выходящей во Двор аксадре, сидел с высоко поднятой головой, будто наперед зная, чему быть сорок лет спустя.

Во Дворе воцарилось молчание, когда Йегуда с его белой бородой подобно библейскому пророку легко сошел по ступенькам. За ним двигалась тучная Азиза. Боком протиснувшись по узкому проходу лестницы, она победоносно выбралась наружу. После чего гости вытянули шеи, а мужчины в восхищении положили на колени фески — стены лестницы стали рамою для дива дивного, что заскользило по ступенькам в атласных струях роскошного платья — пышнотелая красавица в браслетах, серьгах, золотом ожерелье и сверкающем бриллиантами венце, обольстительное очарование и многообещающее пиршество плоти. И женщины и мужчины бесстыдно открыли рты. Претендент в женихи и глазом не моргнул, как то и положено хладнокровному торговцу. Его мускулы, кующие сталь, и глаза, способные пригвоздить к месту грубых работяг, помогли ему приглушить и скрыть взрыв благодарности за чудеса Господа нашего Бога.

Сделка состоялась на месте.

Йегуда, боявшийся, что чудо сорвется, если из-за предательского сердца он потеряет сознание, решил не торговаться и тут же согласился дать за нее семьдесят золотых монет, а потом с бледной улыбкой человека, каждодневно беседующего с ангелом смерти, исполнил просьбу родителей жениха и добавил еще пару вещей вроде медной двуспальной кровати и шкафа с двумя наружными зеркалами.

Гости и хозяева в суматохе поздравляли друг друга, под щелканье миндаля и чоканье стаканчиков арака. Шум стоял неописуемый, и все же ревущий бас Азури его перекрыл:

— Идиотка, ребенок умирает!

Ужас так исказил лицо Наджии, что оно стало уродливым, и она попятилась от мужа ползком, на заднице, опираясь на левую руку, а правой прижимая Баруха к груди. Пораженные гости вышли из аксадры и сгрудились посмотреть, что происходит. У Азури были страшные глаза, когда он напал на них, заорав:

— Убирайтесь! Вон, сейчас же! Мой сын умирает на руках у этой идиотки, и я никого не желаю видеть!

Азиза с извиняющимися улыбками, разбрасывая пригоршни конфет, проводила гостей до двери и шепотом им пообещала, что помолвка состоится на исходе субботы, а сама глаз не спускала с Азури. Беспокоилась за него больше, чем за младенца. Удел младенцев рождаться и умирать. Другое дело — добытчик семьи. Виктория стояла и беспомощно смотрела, как отец нагибается над матерью, будто желая раздавить ее своими мощными плечами. Мать и дочь закричали. Серебристая борода Йегуды повисла, как гротескный занавес, призванный отделить ее от дьявольского гнева его брата.

— Оставь ее, несчастную! — прошептал старший брат и сам задрожал от ужаса. — Она и сама боится за ребенка.

— Я не собирался ее трогать! — заорал Азури. — Я хочу забрать у нее ребенка. Он умирает, говорю же я вам. Что, никто ничего не понимает?

Наученная горьким опытом, Наджия ухватилась за ребенка, будто защищаясь им от безумия мужа, и закричала:

— Это из-за нее, из-за нее! Я же сказала, что все из-за этой гадюки!

Обитатели Двора с изумлением уставились на маленькую Тойю, а она по-детски вздернула плечо и, несмотря на намеки Дагура, упорно не соглашалась отойти от тяжелой бочки. Он догадался, что может случиться, и зарычал на сестру:

— Недоноском родилась и подлюгой умрешь! Что она тебе сделала? Стоит там — и все!

Наджия обернула к мужу залитое слезами лицо.

— Утром он проснулся свежий, как птенчик! — воодушевленно соврала она и тут же сама поверила в ложь, которую произнесли уста. — С удовольствием поел и спал, как ангелок, пока эта дрянь его не сглазила. Ее зависть грызет, потому что сама бесплодная.

— Какая она тебе бесплодная? — вскипел ее брат. — Да у нее еще и месячных-то не было.

— А может, у нее их никогда и не будет, у твоей распутницы. Всю жизнь проживет сухой да пустой. За то мальчонку и сгубила.

— Вставай! — приказал Тойе Азури.

Тойя сжалась в комок, как червяк, спасающий свою жизнь.

— Азури! — умолял нищий Дагур, который въехал во Двор на правах бедного родственника.

— Вон отсюда! — рыкнул на него властелин.

Дагур исчез, как туча от ветра. Тень Азури упала на Тойю, а она вдруг забарабанила по бочке ладошками и закричала:

— Эзра, Эзра, выходи! Меня убивают!

Потрясенный Азури на минуту застыл.

— Оставь в покое моего сына, Тойя! — заворковала Азиза. — Он не имеет к этому никакого отношения.

Азури обхватил двумя пальцами тонкий стебелек Тойиной шейки и постарался собрать остатки разума, чтобы пощечина не оказалась смертельной. Девочка потеряла сознание от страха, а не от боли.

Дагур перепрыгивал с ноги на ногу, заламывал руки и оплакивал ее, как женщина. Азури зачерпнул из бочки воды и плеснул на Тойю, а та, открыв глаза и увидя его лицо, завопила от страха.

— Я же вам говорила! — заорала Наджия. — Я же вам говорила! Вы посмотрите на пену у нее на губах, посмотрите на ее глаза!

— Что ты сделала моему сыну? — допрашивал Азури, а девочка была как в параличе.

— Что будем делать? — обратился Азури к Азизе. После его матери Азиза была во Дворе самой уважаемой женщиной.

Сердобольная Азиза сжалилась над Тойей:

— Да оставь ты ее. Ее муж прав. Что, ей в ее возрасте нужен ребенок? И чем это может повредить твоему ребенку?

— Азиза! — с упреком крикнул ей зять.

Азиза поняла, что тут так просто не отделаешься.

— Нужно натереть ребенка ее мочой!

Девочка, как испуганная птичка, взлетела на крышу и стала угрожать, что прыгнет с нее и убьется, если они посмеют у всех на глазах привести эти слова в исполнение. Из опасения, что правда и боязнь позора перевесят страх перед смертью, обитатели Двора глядели на нее с тревогой и сочувствием. Но голос и глаза Азури будто гипнотизировали ее. Возвышаясь посреди Двора, он приказал:

— Тойя! Ты спускаешься и подходишь ко мне, Тойя!

И она молча спустилась и, лишь когда он на нее ринулся и понес в ее комнату, разразилась рыданиями. Он оставил ее с тремя женщинами и удалился. Но моча все не шла, несмотря на просьбы и уговоры, и так несколько часов. Пока у Азури, на глазах которого умирал младенец, не лопнуло терпение и он не вошел и не долбанул ее по голове. Дагур прыгал по Двору и орал:

— Безбожники, все вы безбожники!

Через полчаса Тойя наконец помочилась.

Небеса покраснели почему-то с востока, хотя солнце закатывалось на западе. Вскоре послышался гром пушек. А через некоторое время дом стал сотрясаться от песчаной бури.

Абдалла Нуну постучал в дверь и громко объявил:

— Англичане разделались с турками! Завтра утром они войдут в город. Свобода, евреи! Наши мужчины спасены!

Несколько минут спустя ребенок умер. Моча пятнами окрасила его тельце. Азури с женой рыдали в два голоса. В полночь Дагур с Тойей вышли в устрашающую бурю. И Абдалла Нуну забрал их к себе домой.