Наталия Лойко - Обжалованию подлежит

Маша пустила в ход длинный зубчатый нож; крендель, расчлененный на ломти, заблагоухал с удвоенной силой. Предцехкома Валуева Таисия Константиновна, та, что, провожая Оксану на пенсию, выспрашивала «секрет вечной молодости», сейчас затребовала рецепт «фирменной сдобы Пылаевых». Поднеся к кончику носа свежий пухлый кусок, втянув в себя пряный дух, деловито осведомилась:

— Что за добавка?

«Фирменная сдоба» содержала специю кардамон, это ею веет от выборгских кренделей — так их звали в стародавние времена.

— Весь город небось пропитан кардамоновым духом? — вставила Таисия Константиновна.

— Ну нет… Он морем пропах.

— Смотрите, поэзия!

Оксана не подхватила. Слишком много прозы пришлось ей хлебнуть в том прекраснейшем из городов. Лучше вернуться к вошедшим в поэзию кренделям. Были они приметой старого Петербурга, как и Высшие женские курсы, где слушательниц звали бестужевками. С одной из таких смолоду образованных женщин (редкость при царском режиме) судьба свела Оксану лет двадцать назад. Где, по какой причине свела? Про то могут поведать запросы, присылаемые НИИ имени профессора Н. Н. Петрова. Одним словом, их судьбы скрестились. Ленинградку, еле выжившую в блокаду, навсегда охватило желание потчевать, кормить, угощать. Оксану, поскольку иногородняя, особенно пичкала доставляемыми из дому припасами. Заодно делилась рецептами. Аромат кардамона по сию пору воскрешает картину, живо обрисованную старушкой, любившей повспоминать о своей петербургской юности. Вот и сейчас перед мысленным взором Оксаны взблеснул огромный позолоченный крендель, поддерживаемый консолью на уровне вывески, высоко над плиточным тротуаром. Отодвинув тарелку, обернувшись к незанавешенному окну, к вечерней уличной тьме, заштрихованной многоцветными цепями огней, она воспроизвела хрипловатый голос старой бестужевки:

— Скука-то откуда? — сдвинула бровки жена тамады. Сам он не столько слушал, сколько отдавал должное притягательно душистым ломтям.

— Ладно тебе, — отмахнулась Валуева, потряхивая янтарными серьгами. — На то и стихи. — Отставила мизинец, продемонстрировав золотое колечко, снова тряхнула серьгами. — Лирики не понимаешь.

Станислав лирику понимал. Было время, недолгий счастливый период, когда они с Оксаной читали друг дружке вполголоса (маленькая Маша спала) страницы из книг, собранных Петром на студенческие гроши. Это Петр приохотил Оксану к чтению, это он водил ее на выставки, образовывал, дал возможность закончить вечерний техникум, мечтал, чтобы поступила в МИИТ. Сам набирался знаний, где только мог. Будучи зауряд-врачом, поражал своих соратников по госпиталю удивительной сметкой, схватывал на лету приемы, метод Полунина, тот сам восхищался: талант! Сулил, отмахиваясь от ненадежности фронтовой обстановки, немалое будущее: «Дайте ему дождаться победы — развернется, покажет себя».

Это он, Петр Пылаев, нынешним майским вечером вдумчиво глядит с фотографии на свою семью, на гостей. Приветствует ли он появление здесь Станислава?

Ублаженные, разомлевшие гости не торопились разойтись по домам. Кира получила приказ: марш, марш в постель! Легко ли сразу угомониться? Сквозь неплотно прикрытую дверь до взрослых доносилось притворное хныканье:

— Вам хорошо, а я тут одна.

Станислав нашарил под столом черепаху и отнес ее в спальню.

— Теперь не одна.

— Почитайте, мне, дядя Стась, я быстро усну. Попросите у папы книжку про Чиполлино.

— А вот и не дам! — Разгоряченный Михайло, не в фартуке, а щегольски принаряженный, встал на пороге, загородил собой весь проем. — Твой Чиполлино остался дома. Не пищать! Остался, и все. Целее будет. Такую книжицу из-под земли не достать. — Прищелкнул языком и ушел.

Станислав развел руками: не повезло баловнице! Виновато подумалось: вряд ли его Евгении хоть иногда удается обеспечить своего «неслуха» дефицитными книгами. Где там, в их суетне… Кира надулась:

— Папка вечно по-своему. Даже вам, дядя Стась, было бы интересно. Особенно насчет жадных графинь.

— Что за графини?

— Называются Вишни, а сами вроде цариц. Владеют воздухом и всеми осадками. — Слово осадки , усвоенное только что за столом, Кира произнесла как можно значительней. — Самые разнесчастные бедняки обязаны им платить за дожди или молнии, вообще за погоду. — Девочка села. По ее плечам, обтянутым ситцевой рубашонкой, рассыпались светлые прядки, освобожденные на ночь от лент. — Ну, посидите, пожалуйста.

Станислав помедлил, одолевая чувство неловкости. Добрую половину маленькой спальни занимала широкая, чисто застланная постель. Быстро отвел глаза от легкой ночной сорочки, свисающей с изголовья. На подушки лился мягкий розовый свет, бросаемый лампой под сборчатым абажуром. «Сохранила привычку читать перед сном», — отметил он про себя. Что за книга на тумбочке? «В стране непуганых птиц». Рассталась с пассажирскими потоками под землей, с напряженностью плотного графика, и вот куда повлекло…

Под верблюжьей шерсти одеялом, упрятанным в туго накрахмаленный пододеяльник, нежилась девочка. Этой выпало завидное детство. Не сравнишь с долей маленькой Маши, спавшей на сундуке в углу общей кухни, плита которой отапливалась по очереди то хозяевами бревенчатого дома с резными наличниками, то подселенными в это устойчивое к морозам строение эвакуированными. «Выковыренные» — так звали некоторые не слишком гостеприимные старожилы гонимых войной приезжих. В голову не придет убаюкивать ухоженную круглолицую Киру песней о «дружбе». При чем тут баюкать? Возраст не тот.

— Спи. Я пошел.

— Нет! Хоть что-нибудь почитайте, хоть чуть-чуть. — Девочка потянулась, заложила под затылок крепкие упитанные ладошки, по румяным губам скользнула хитренькая улыбка. — Хочется чего-нибудь про погоду.

Димка, внук, за все каникулы ни разу не обратился со столь подкупающей просьбой.

— Чуть-чуть? Это можно, коли есть подходящее.

На застекленной полке выстроились в порядке аккуратные томики. Диккенс. Твардовский. Ага, Тургенев! Сам преподнес Оксане собрание его сочинений при встрече Нового года. Какого? Сорок шестого. Лучше не вспоминать, как сунулся тогда с объяснениями. Где тут «Записки охотника»? Где «Бежин луг», включенный в программу для обучения синоптиков? Девочке, проявившей живой интерес к природным явлениям, полезно ознакомиться с классической картиной антициклона.

— Нравится пасти черепашку, послушай про мальчишек-табунщиков.

— Они кого там пасут?

— Сейчас разберемся.

Подвинул стул вплотную к кровати. С чего начать? Прямо с первой строки? «Был прекрасный июльский день…» Длинновато.