Марина Назаренко - Где ты, бабье лето?

— Теперь ухватились за этот подряд! По телевизору, по радио, в газетах: подряд и подряд! На строительстве — я понимаю. Но в сельском хозяйстве?

Зимина прислушалась. Большеротая, большеглазая подавляла всех своей своенравной манерой говорить:

— Я человек дотошный! Я должна понять. У вас тоже коллективный подряд?

Филатов помотал головой:

— Нет, пока не вводили.

— Почему?

— А я тоже человек без иллюзий! — жестко вставила Зимина.

Неведомский, кажется, обиделся за жену:

— А не скажете ли мне, голубушка, когда кончится неразбериха в сельском хозяйстве? — загудел он.

— Разберемся!

— Долго что-то разбираетесь. Методы, видно, не те. Хотя да! Метод использования горожан уже испытан, проверен, но долго ли… — он насмешничал.

— Долго! Еще долго, мой дорогой! Упустили мы работника, упустили крестьянина. Прошляпили! Посмотрели бы вы, во что превратились деревни! Травы по пояс, запустение. А вы говорите — метод! Один метод сейчас не выручит.

— Да вы знаете, кто населяет совхоз, кто к нам едет? — воскликнула и Галина Максимовна, облаком плавая вкруг стола.

— А кто возле Кремля думает жить! А тут с коровами управляться надо! — крикнула Людмила.

— Разные едут. И хорошие мужички и бабочки. Приезжают, работают, — сказала Зимина.

И тут все заговорили разом, перебивая друг друга, обращаясь к соседу или крича через стол.

— Я бы в Московскую область пускала только тех, кто достоин, кто понимает землю, не предаст ее!

— А он отработал восемь часов и — домой, он рабочий!

— Отпасет май-июль, когда молоко большое, и — до свиданья!

— Что ей корова? Приставит аппарат сразу четырем — не сдоит последние капли руками, а в них самый жир!

— А вы говорите — на Кубани! Да на Кубани другие земли, другая организация труда, другое сознание!

— Как другая, как другая?! И что вы мне твердите о сознании?

Лицо Зиминой мгновенно из веселого, лучистого стало деловым, жестким. «Боже мой, и все-то всё знают, какой нужен метод, у всех болит, — мелькало у нее в голове. — А что тракторов и машин в обрез — знаете? Чтобы взять комбайн через Сельхозтехнику, надо продать пятнадцать коров… А в жатву размеры площадей давят на психику — поневоле торопишься, тут не до зернышка, убрать бы все… А тебя погоняют — сколько пахать да чего сеять… Планировали бы валовку — упростилось бы. А уж как распределить посевы…»

— В сельском хозяйстве все зависит от рабочего человека, от работника! — вслух проговорила она.

— Это, милочка, еще Лев Толстой говорил! — тут же вставила, словно отбила мяч, жена Неведомского.

— А что, разве землю, и мясо, и молоко машинам перепоручили? — прищурилась Ольга Дмитриевна. — К машине-то работник требуется — все от него. Вот и взываем к сознанию! А чего человеку хочется? Благополучия, удовольствия — от жизни, от работы, достичь чего-то, вырастить детей, поставить на ноги, создать им жизнь — для того живем!

Она не заметила, как начала буйно отстаивать свои мысли, будто их отрицали.

— Я хочу добраться до его души, до сердца, они у каждого есть, и сердце и душа! Иначе при нашей запарке, поспешности вообще ничего не получилось бы. Смотрите, как трудно, а идет ведь как-то!

— А вы не очень оптимистичны? — усмехнулся Неведомский. («Еще бы, муж и жена — игра на одной струне!»)

— Ольга Дмитриевна прошла жестокую школу жизни, и если не утратила веру в прекрасное…

Все посмотрели на Константина Ивановича, и он не договорил, прыснул смешком и, взяв маленькую твердую руку Зиминой, приложил к губам.

Филатов отвернулся к Неведомскому:

— Нам с Ольгой Дмитриевной один крестьянин как-то сказывал: «Поднялись бы наши батьки-матки — диву дались бы, как мы живем. Дом у нас крепкий, а они никогда на пружинном матрасе не спали». Заметьте: не про технику, самолеты, космос, а про пружинный матрас, элементарнейшее удобство. Родителей пожалел. Человеку надо хорошо спать, есть — жить вообще.

— Не дадут наши мужики Ольгу Дмитриевну в обиду! — подмигнула Людмила.

— Он что, из кулачишек? — наседал Неведомский.

— Всю жизнь безотказно в колхозе, в совхозе, член партии.

— А дети? Дети-то, наверно, еще больше вошли во вкус жизни?

— Вы правы, двое работают в городе. Все с образованием.

— Вот-вот! А отчего же не в селе?

— А знаете, что я скажу вам? — поднял палец Филатов, глядя словно бы исподлобья синими выпуклыми глазами. — Мы столько лет отнимали у крестьянина то, что составляло главную суть его жизни: умение распорядиться землей! Распоряжались за него, навязывали, что, как и где сеять, да еще отчаливали столько, что ему не оставалось на прожитье. Зачем же ему хозяйство? Какой он хозяин? И много бед наделали разговоры о стирании граней между городом и деревней. Все и захотели красивой обустроенной жизни, а грани-то стираются медленно. Крестьянин и разочаровался. И понял, что жизнь та в городе пока. Да-с… Мы вон полгода не можем выделить бульдозер, чтобы расчистить территорию возле отстроенных домов.

— Ба-ахарь… — улыбнулась как-то затаенно-иронично Людмила.

— Игорь Сергеевич — мой идеал! — с сознанием детской безнаказанности воскликнула «мадам».

Неведомский и ухом не повел.

— А почему бы не ввести семейные звенья — вот и вернут земле хозяина? — (Он был широко осведомлен, Неведомский!) — В Германии практикуют. Общественное поле поручают одной семье — блестящие результаты!

— Семьи-то? — Зимина утомленно откинулась на стуле. — Их еще иметь надо, развести, детей нарожать, подготовить. Разве только в Таджикистане? И если весь совхоз разбить на семейные звенья… Не знаю, что содеется. Техники не хватит, удобрений, пойдут друг у друга из глотки рвать…

— Я вот говорю Ольге Дмитриевне, что бригадный подряд — он, конечно, способен возродить крестьянина, хозяина — очень это там красиво получается, само собой возникает, от обстоятельств, от условий… — Снова оживился Филатов. — Но у нее одно теперь: бригады на севообороте!

Ольга Дмитриевна проговорила уже совсем устало:

— Если хотите, Толстой, когда говорил о работнике, имел в виду, что работник должен иметь вкус к работе и быть дисциплинированным. Отсюда все. А коллективный подряд… Он сознания требует, нужен очень хороший экономист, чтобы все запустить, рассчитать, — у нас нет таких специалистов. Так ведь, да?

— А если я тебе найду его? — спросил Филатов в упор.

Она вздохнула, задержала дыхание на минуту и встала над столом, подсвеченная закатным лучиком:

— Все ничего, — сказала она, — только вот какого-никакого мужичонку бы — чтобы приехать домой, а он уже и чайничек на плиту.

И стояла такая ладная и женственная в красной крепдешиновой блузке, чуть раскрасневшаяся, чуть растрепавшаяся, все в том же ощущении собственной неистребимой молодости. И всем очевидна была ее игра и ее прелесть. Мужчины смотрели улыбчиво-преданными глазами.