Марина Назаренко - Где ты, бабье лето?

Все притихли. Людмила только вскидывала на мужа глаза.

И в кабинете Зиминой они долго еще сидели, не заговаривая. Облокотясь на стол, Зимина потирала безымянным пальцем морщинку на лбу.

— Оставили бы мне половину поголовья — и тот же план дали бы! — сказала в сердцах.

— Это кто же тебе оставит? — откликнулся Филатов. — Там великие умы сидят, все рассчитано, а ты не подымай голоса.

— Да нету, нету у нас условий на такое стадо! Ни кормов, ни помещений, ни людей! Даже двадцать восемь коров на одну доярку — много! Оттого и хребет обтянут, и вымя с кулак, а то как у кошки, не раздоено, запущено. Вот рассчитаю все и войду с ходатайством.

— Чтобы доказать, настоящий экономист нужен. Подожди, я найду человека.

Зимина чуть было не ляпнула, что теперь уж пусть заботится о себе, о своем колхозе.

— Где ты найдешь его? — вздохнула она.

— А я говорю — найду. И подряд пойдет! Суворов готов сколотить звено по зерну. Сначала звено, потом, если люди убедятся, что хорошо… Экономист толковый все равно нужен!

Она смотрела устало:

— Давайте пересмотрим режим доения. Правда, женщинам надо прийти в себя. По крайней мере до мая, а то до июня. Не надо с четырех утра, пускай в девять доят — пробуют ведь в других хозяйствах. С девяти до трех на ферме, и вечером — с девяти.

— Только если Галину Максимовну убедим, — подала голос Людмила.

— А ты что же ничего не сказала? — удивилась вдруг Зимина.

— Зачем? Игоря Сергеевича хватило. Мой Игорь Сергеевич — бахарь. За вас готов живот положить.

— А как ты думала? — прищурилась Зимина. — Творим одно дело.

— И сотворите, я вижу. — Насильственная улыбка свела губы Людмилы, она поднялась, и, может, чисто случайно громко хлопнула дверь за ней.

Филатов выскочил следом. Но тут же и вернулся, ведя незнакомого парня — лицо жестковатое, умное, кожаная курточка, джинсы.

— Вот, Ольга Дмитриевна, мы с товарищем давно переписываемся, хочет работать у нас.

Парень был из-под Истры, говорил бойко, свободно. О Рождественском узнал из газет, давно собирался посмотреть обстановку. Были у него и десятилетка, и техникум и женился недавно.

— Пойдешь бригадиром на ферму? — спросила Зимина.

— Отчего же, пойду!

— Но мне нужно через две недели. Жилье дадим.

— Я хотел еще спросить насчет двух семей механизаторов.

— Хорошие механизаторы?

— Очень.

— Отчего же хотят уехать?

— А там бригады на подряде — получают семьдесят — восемьдесят рублей — невозможно жить.

Она поглядела выразительно на Филатова:

— Ну… если хорошие — возьмем.

— У них плохие экономисты, видно, — сказал Филатов. — Мы к весне тоже организуем подряд.

— Наш парторг берет на себя ответственность, — улыбаясь, сказала Зимина. — За экономиста!

Парень не понял ее улыбки:

— Ну я-то все равно приеду. Пускай через две недели, согласен.

И снова можно было работать.

Барсуков явился помятый, лицо испитое, глаза мечутся. Жил Барсуков в Васильевском, с матерью — жена уехала по случаю необоримой тяги его к зеленому змию. Была она из далеких, нерусских, хотя и советских, земель, в те земли и уехала.

— Вот, — сказал он, остановившись в дверях, уныло глядя белесыми, рыбьими глазами, — вызывали?

— А как же? — оживилась Зимина. — Пять дней тебя не было, голубчик, смену сорвали в Редькине, в Сапунове тот месяц задохнулись в навозе, сейчас в Центральной водопровод лихорадит. А ну, садись, пиши объяснение.

У него задрожали губы.

— Объяснительную! — она встала, отнесла на дальний конец длинного стола лист бумаги, положила рядом ручку.

Он сел боком. Губы тряслись без удержу. Вдруг стал красен, смял бумагу.

— Нет, не могу! — выдавил он и неожиданно заплакал.

— Пиши! — Зимина смотрела сурово.

Трясущимися руками вытянул из кармана сложенный двойной тетрадный листочек в клеточку — видно, знал, что писать придется. И, отвернувшись, стал медленно, тяжело строчить. Даже смотреть на него было трудно.

Зимина достала папку с докладными и объяснительными. Сейчас еще одна будет надета на железки, прищелкнута и убрана до неизвестных времен. Необъяснимое свойство этих объяснительных: в большинстве их писали лишь раз. Такое вот странное воздействие имели на людей листочки, вырванные из тетрадок, обрывочки из блокнотов или белые большие листы, взятые у секретаря, заполненные торопливыми, взволнованными или раздумчивыми словами. Чего только тут не было! Посмотришь — вся жизнь совхозная. Не вся, конечно, но кособокая ее сторона, всякие страсти-мордасти. Накопилось порядочно за два года. Она набиралась терпения, с деловым видом листала папку…

Вот бригадир Сапуновской фермы сообщал, что с такое-то по такое-то января ночной скотник вывел из строя 2 (в скобках — «два» прописью!) навозных горизонтальных транспортера. Нижеподписавшиеся подтверждали. Вот просят принять срочные меры: нету ветврача! В какую-то ночь из свинарника пропал поросенок («взломана дверь!») — заявлено участковому.

…Экспертиза главного ветеринара: силос отнесен к браку. Запретить скармливать без термической обработки.

Опять — нет врача, коровы стоят с задержанием последа по три дня. Сильно болеет корова под номером 6591. Вот «нижеподписавшиеся» составили акт о «нижеследующем»: тракторист, ответственный за вывозку навозной жижи, неоднократно сливал жижу в кювет подъездной дороги, жижа проникла в находящуюся рядом силосную яму. («Вот сволочь, а?»)

…Не рассчитали за «сдаденное сено» — тысячу килограмм! Накосил в неуказанном месте. «Но это юридически не доказано, факт тот, что мы, ветераны труда, вместе со своей супругой косили, ворошили и сдали». Верно, юридически не доказано. «Все это для выполнения Продовольственной программы». Оплатить!

…Отказался производить слесарные работы в родильном отделении: не доплачивали… Шофера-электрика лишили водительских прав — управлял в нетрезвом состоянии… Доярка не вышла на утреннюю дойку… Нет подменной в Редькине. А вот — болеет корова Буренка — на мясокомбинат ее!.. Верно… Не подвозят соломы — племенные телята ложатся в сырость, могут простудиться, а ветеринарная служба железной дороги может отказать в предоставлении вагонов. Резонно!.. Обрат с Волоколамского завода не вывозится из-за отсутствия трактора… Вышел из строя вакуумный насос на ферме — в обед не доили; пиломатериалы в количестве двух метров кубических невыписанных оказались дома… деньги за него внесены в кассу. Ну-ну!..

Семен все писал. Наконец вздохнул, поднялся, отдал Зиминой листок и пошел обреченно к двери.

Она попробовала вчитаться, губы дрогнули в улыбке. И вдруг беззвучно засмеялась, уронив голову на руки, и, читая из-под руки, продолжала смеяться уже в голос, все громче с каждой строчкой. Александровна с испугом заглянула в дверь. Ольга Дмитриевна лежала головой на столе и хохотала, рыдала от смеха: «Не могу, ой, не могу больше…» Она не пустила объяснительную в подшивку, положила в карман.