Марина Назаренко - Где ты, бабье лето?

— А я что? Я говорю, если кто будет гектары гнать, а я подбирать за ним, а получать поровну… — пробормотал Рыжухин.

— Это кто будет гектары гнать? — не глядя на него, спросил Юрка.

— Я не про тебя, я вообще!

— Ты как, Максим? — обернулся к Колчину Суворов.

— А «вообще» — это не я ли? — широко улыбнулся толстый черноглазый шурин Рыжухина — усы черными скобочками спускались к подбородку, делали еще круглее румяные щеки. — Раз не он, не он и не он? Остается вообще, Человек «вообще»!

— Ну тебя, Зафарка! — обиделся Рыжухин. — Ты вот Саше скажи, чтоб не думал.

— Чего сказать? — поглядел Зафар на Суворова. — Ой, Саша, надо же парню уродиться с такими ресницами — отдай дочке моей!

— Ты-то как, Максим? — нахмурился и опять обернулся к Колчину Суворов.

— А что я? Я сказал — погляжу этот сезон.

— То есть — до конца года, значит, забито? Мое предложение принимаешь?

Максим Колчин — двоюродный брат Суворова, матери у них сестры, но Максим родился и вырос в соседнем Угрюмове, куда вышла замуж мать. Саше удалось уговорить его не уезжать из совхоза, поработать в новой бригаде на севообороте, в полеводческом звене по зерну. Но Саша затевал еще новое дело.

— Тогда мы Ивашкиных берем и двигаем к Угрюмову, обходим поля, — подытожил он.

Братья Ивашкины — остальные члены бригады — были редькинские и обедали дома.

— А как засчитается — всем одинаково, рабочим днем? — спросил Рыжухин.

— Ну да, но будем учитывать коэффициент трудового участия.

— А если я ноги забью и ничего не обнаружу, а он пятнадцать железяк вынесет, значит, он больше участвовал?

— Но территорию отведенную обойдешь? Главное — убедиться, что поле чистое. А потом в другом чем-то нагонишь — по совести будем.

Как-то так получалось, что Юрке нравилось все, что делал Суворов. Зиму они вместе работали на ремонте, и он удивился, до чего умные у Саши руки: если Юрка брал силой и навыком, Саша — знанием, точной инженерной смекалкой. Он так и говорил: «Мой инженерный гений». Саша умел сказать. Конечно, то, что окончил техникум, играло большую роль, и Юрка иногда до тоски жалел, зачем Саша не пошел в институт. Но то, что затевал Саша сейчас, могло сорваться и бросить на него же тень, ковырнуть его авторитет. И Юрка курил, молчал и поглядывал на шоссе, где на обочине сияла свежей краской кабина трактора.

Два мужика задержались подле трактора, оглядывая его. Юрка узнал своих холстовских: дядю Степана Боканова и Бориса Николаевича — мастер по всякой технике месяц назад пошел на пенсию. У Боканова был рюкзак за спиной, распертый хлебными буханками, левый пустой рукав заправлен в карман стеганки. Борис Николаевич держал огромную хозяйственную сумку на молнии. Комбикорм и зерно, отпущенные в совхозе за сданное сено, видать, кончились, — весной и всегда-то растаскивали хлеб торбами по деревням.

— Теперь так и будут вместе за хлебом ходить, — невольно произнес Юрка.

Словно услышав Юрку, Борис Николаевич и Боканов обернулись, всмотрелись и повернули к столовой.

— Здорово, мужики! — сказал Борис Николаевич, ставя сумку наземь. — Юрк, ты, случаем, не в Холсты?

— А зачем ему в Холсты? — отозвался Рыжухин. — Чего он там не видал?

— Как чаво? А жану-то? — удивился Степан Боканов, согнувшись под тяжестью рюкзака, помаргивая из седой щетины блеклыми глазами. — Мы шли сюды — видели: воду из колодца таскает, идет с ведрами, а живот впереди бежит.

— Мы вот решаем тут, погоди, — сказал Юрка. Он не собирался в Холсты, машинный двор для Редькинского отделения сделали в Редькине, и гнать трактор в Центральную не было надобности, но он сказал «погоди» — почему-то не мог видеть, как сгибался дядя Степан Боканов под рюкзаком.

— Все, — сказал Боканов и так, не сняв рюкзака, держась правой рукой за лямки, присел на скамью. — Нынче порешу корову — с одной рукой никак не накосишь. Ладно бы на нее одну, так сено и в колхоз надо, иначе зерна не дадут. А накошу маленько-то, сдам — курам и хватит.

— А детки почему не подсобят? — неодобрительно проворчал Борис Николаевич. — Внуки все лето тут околачиваются, погляжу — до пяти человек собираются.

— А чего детки? У них своих забот хватает. Умаются за год, в отпуску отдохнуть охота.

— Да ну тебя, Степан, душа твоя от доброты прохудится. Все деток жалеешь, они нас пожалеют?

— А какжеть? У Витьки осенью отпуск — дом подымать будем, на фундамент ставить.

— Ка-акжеть. Много вы с Витькой наработаете. Если бы две руки еще у тебя.

Боканов уже много лет собирался дом поднимать, но все никак не спапашится.

— Вон Юрка обещался, — кивнул Степан. — А то ты сжалишьси али соскучишьси на пенсии — вон еще боров какой.

Они разговаривали друг с дружкой, тянули время, Юрка понимал — ждали, не подкинет ли он их до Холстов на тракторе. А может, хотелось тоже посидеть на солнышке, поглядеть с высотки на просыпавшиеся, отряхнувшие зимний сон поля. Закурили.

— Вот ты как, Борис Николаевич, насчет подряда думаешь? — опросил Рыжухин. — Коллективного?

И Юрка пояснил, отвечая на затрудненный взгляд Бориса Николаевича:

— Мы это… на подряд переходим, вот с ним, с Сашей Суворовым.

— Так у тебя же по-новому — звено по зерновым и многолетним травам? В нашем отделении? — Правильно все понял Борис Николаевич. Он был в курсе насчет проекта нового землепользования, знал, что проект еще не утвержден, но Зимина спешила и настаивала, чтобы с весны люди приноравливались к нему.

— Семь человек, а гектаров — будь здоров. Подряд, может быть, выручит, — отвечал Саша.

— Молодые, справитесь. Звено на подряде — дело хорошее, но ведь это как? Ты знаешь, брат с сестрой не уживаются. А тут надо создать кулак. Один руководит — все за ним. Дают вам, к примеру, клеверное поле, зарплата сто двадцать рублей, план. Ну, вы и стараетесь. А что сверх плана наработали — в конце оплатится. Все путем! У нас пробовали такие бригады, звенья. Не держатся, разбегаются. Если бы они одним своим планом занималися. А то людей не хватает, их и просят то одно, то другое сработать, гоняют по полям, а за это как платить? Пошла кутерьма, — он махнул рукой, и было непонятно, одобряет или нет задуманное.

— Хотим поля под Угрюмовом прочесать, прежде чем сеять. В том году комбайн запороли, — сказал Саша, — железа много на полях.

— А хошь и не железа — коряг до черта, никому убрать из-под ног неохота. Это правильно, с этого и надо начинать. Все путем! В совхозе, конечно, очень много земли, — сказал он раздумчиво, — никакой хозяин не углядит — в нашей местности, по крайней мере. Я вот знал в Ледах три плестины — три поля пахал, когда бригадиром был, а теперь никто там не пашет. Кто там будет пахать? Хоть бы забороновали как-нибудь, чтобы колдобин не было, скотину пустить — ноги поломает.