Геннадий Руденко - Чабанка

— Я вас очень прошу! Пожалуйста, помогите. Мы опаздываем. Боевые учения. Но это военная тайна. У нас старшина — гад! Он нам уже трибуналом грозил! Если сегодня опоздаем — всё, нам конец! В отпуск не отпустит, сволочь, а у меня мама больная. Жена тогда точно бросит. Ну, пожалуйста, до третьей Гвардейской! Что вам стоит?

Мало, кто мог отказать, находясь под потоком этой галиматьи. Но в тот же миг, как только Баранов садился в машину, обычно на «крутое» переднее сидение, лицо его преображалось — из умоляющего и жалкого оно превращалось в гордое и пренебрежительное; такой важный, прямо «сын-друга-брата-врача», а не стройбатовец. И сразу:

— У вас курить можно? — и не дожидаясь ответа, — спасибо.

Он объяснял, что покурить в хорошей тачке для него — особый кайф. Денег за проезд он не платил.

У нас завал на Кулиндорово, в помощь вызваны экспедиторы. Разгрузили. Решили пойти помыться в электроцех на Центролите. На улице пятый день шёл густой холодный дождь, всё вокруг было залито водой, температура около двух, трёх градусов тепла. В такую погоду нести с собой чистую одежду — ещё ничего, а вот возвращаться назад с грязной, заскорузлой от цемента — не с руки и мерзко. Баранов предлагает:

— Пацаны, давайте пойдём туда голыми.

— Ты чего, псих? — автоматически вскинулся Леня Райнов.

— А чего? Бушлаты накинем, проскочим быстренько, в душе согреемся, а назад уже в чистом.

— Да у тебя яйца отвалятся ещё по дороге.

— А тебе, Леньчик, чего бояться? У тебя их и не было никогда.

— Сам дурак! Хочешь? Иди. Но ты же сам не пойдёшь, ты же не полный даун.

— А забьём, что пойду?

— Давай. На что?

— Если я пройду — ты мне мои яйца с мылом помоешь, если я не пройду — я тебе. Идёт?

— Пошёл ты на хуй, козёл.

— Что забздел, потрох вонючий? А на что тогда?

— На банку [103] Банка пива — имеется ввиду трехлитровая банка. пива?

— Идёт.

— Гажийский, разбей.

— Только я в сапогах и в бушлате буду.

— Начинается… Ладно, хрен с тобой, иди, а то ещё люди санитаров с дурки вызовут.

Зрелеще было ещё то! Шли мы и радостно улюлюкали, стараясь привлечь внимание к солдату, который идёт без штанов. А привлекать внимание было к чему. Не зря я упомянул лужи вокруг — дойти от нашего вагончика к железнодорожным воротам Ценролита, где нас знали и пропускали на строго охраняемую территорию без проблем, можно было только по рельсам, только они, и то не везде, выглядывали над водой. А как идти по мокрому узкому рельсу, да ещё и в сильный ветер? Только усиленно балансируя руками. А бушлат — не шинель, бушлат то коротенький. И вот идёт Баранов по рельсу, машет руками и своим отнюдь не скукоженным достоинством на виду у прохожих, водителей машин и пассажиров автобусов, скрашивая угрюмую погоду белыми пятнами своей задницы. Дошли.

— Кайф, парни! Я бы стал эксгибиционистом, если бы меня не любил Лёня Райнов, а так мы с Лёнчиком просто гомики и любим пиво. Правда, дорогой мой?

— Правда, правда, — смеётся Лёнька, — Ты таки полный даун, Саша. Позёр!

— Всё-таки лучше бы ты мне, братуха, яйца вымыл. Нежно.

В конце первого своего дембельского лета я оказался в Одессе. Тянуло. Мы вместе с Сашкой закатили к Таньке, к сестре Баранова, там у неё в гостях оказались Вовка — брат её мужа и подружка, приехавшая из Ленинграда. Пили, курили, байки травили, за разговором засиделись до ночи. Девушки захотели спать. Квартирка двухкомнатная, в одной комнате на диване постелились дамы, а в маленькой спальне оказались мы, три мужика. Мне постелили на модной раскладушке, головой к двери, а ногами к окну. Продолжали трёп, нам не спалось. Помню, что я нёс стрёмную муть в темных тонах, когда почувствовал, что раскладушка подо мной затряслась. Я подумал, что это Баранов шутит, когда раздался его голос:

— Вовка, прекрати.

— Не понял, я думал это ты!

— Ой, блядь!!!

Моя раскладушка до такой степени наклонилась в сторону окна, что я подумал, что сейчас вылечу просто в окно. Одновременно с этим раздался жуткий скрежет бетона. Звук этот нам с Барановым был более чем знаком — такой скрежет возникает, когда бетонную плиту в стопку других плит впритирку майнуем. Жуть! Дом заходил ходуном. А были мы на восьмом этаже!

— Дом падает!!!

— Бегом на хуй!

— Девок буди!

Как были в трусах, толкаясь, мы заскочили в соседнюю комнату. Девочки от нашего крика начали просыпаться. Проснулись, приходят в себя. Вовка и я рванули на выход. Помню, как я оттолкнулся от верхней ступеньки и полетел. У меня до сих пор такое впечатление, что ногами я больше ступеней не касался, я просто летел вниз, поворачивая свое тело, вцепившись в поручни руками, в конце каждого пролета. Трясло ли ещё, мы не знали.

На улице мы отскочили от дома подальше, батарейка в инстинкте закончилась и мы начали соображать. Люди сыпали не только из подъездов нашего дома, но и со всех соседних домов. Двор заполнялся шумом. Значит — землетрясение. Конечно, я видел, как наш стройбат строит дома и ни на миг не сомневался, что рано или поздно такой дом завалится на фиг. Поэтому, когда качнуло, я и подумал, что просто падает наш дом. О землетрясении мыслей не было.

Люди высып а ли в разной степени одетости. Радовали глаз прозрачные ночные сорочки на тех, кому меньше двадцати пяти. Вдохновлял военный, который успел одеться в полную боевую, был он почему-то в шинели (август!) и с радиоприемником в руках, который он непрерывно подносил к уху.

— Приказа с центра ждет, — пошутил я.

Нервная дрожь колотила тело. Мы много смеялись, шутили, но дрожали. С Вовкой мы были, как и многие, мягко говоря, слабоодетыми, в отличии от Баранова с девушками — они то хоть что-то на себя понабрасывали. Было много людей, которые выскочили с сумочками, портфелями, рюкзаками, но сигарет стрельнуть было не у кого. Возвращаться в дом никто не торопился. А курить хотелось зверски. Подняться на восьмой этаж и взять сигарет вызвались мы с Вовкой. Тем более что нам и одеться не помешало бы.

С лихой бравадой на устах мы пошли назад к подъезду. Бравада начала нас покидать по мере продвижения внутри дома. Не подумав хорошенько, что «назад дороги нет», мы зашли в лифт, нажали кнопку и посмотрели друг другу в глаза. В наших глазах трепыхался ужас. Пока мы были в относительно открытых пространствах и нам казалось, что мы сами управляем нашими жизнями, все было ещё под контролем. Но как только за нами закрылась дверь лифта, страх вышел из-под контроля. Не знаю, сколько дней шел этот подъем на восьмой этаж. Когда двери медленно-медленно начали раскрываться мы, толкая друг друга, вырвались на свободу. В том же бешеном темпе схватили сигареты, одежду и рванули обратно на волю, бегом, бегом, бегом ногами!