Геннадий Руденко - Чабанка

А мне еще приходилось спрыгивать в вагон лишний раз для того, чтобы помочь выбраться Райнову. До арматуры то он дотянулся, но ноги забросить умения у него не было. Подъем-переворот, как норма ГТО [63] ГТО — «Готов к Труду и Обороне» — система физического воспитания принятая в Советском Союзе. , был для него недостижим. Мы с Барановым помогали ему снизу. Теперь ноги его по колено были снаружи, а сам он свисал вниз головой, держась за арматуру, сил согнуть руки у него не было и подавно. Мы снизу толкаем, а ребята с крыши подтягивают. Мне самому уже было невмоготу не только сделать подъем-переворот, но и просто повиснуть на арматуре — к вечеру на ладонях полопались кровавые мозоли и кровь застыла смешавшись с цементом. Больно. Очередной перекур на раскаленной крыше хоппера.

— Эх, а подамся я в комсомолию, там вольготно — хочь лопата, а хочь тачка! — попытался я пошутить строкой из Николая Леонова, но в ответ тишина. Смеяться сил ни у кого не было.

Закончили в сумерках. Жара начала спадать.

Забросив инструмент в последнюю машину мы пошли к вагончику. Проходя мимо трамвайной остановки, я впервые почувствовал то, что, наверное, называется рабочей гордостью. Люди смотрели на нас с уважением и жалостью — по нам, по нашим лицам, по нашей одежде было видно всякому, что работаем мы в стройбате по полной, как на каторжных работах. В этот вечер Алик повел своих каторжан помыться на ДСК. Класс!!! Грязная душевая с двумя трубами над потолком, облупившийся кафель бывшего голубого цвета, цементный пол… но горячая вода то была! После гражданского душа и хорошего перекура, мы ехали в кузове в часть, говорить сил не было, но было чувство удовлетворения собой, цемент оказался работой тяжелой, но посильной. В столовке нам заботливо оставили ужин — последние миллиметры колючих хвостов ставрид, в казарме дали немедленно провалиться в сон.

А утром наступил конец света. С криком дневального «Рота, подъем!» тело по привычке вскочило, а глаза не открылись, физически не открылись, света не было. Я попытался разлепить их пальцами и нащупал только бетонную полосу вместо век и ресниц, в углах глаз наросли сталактиты. Кто-то из сослуживцев под руку отвел меня в умывальник, после долгих примочек холодной водой наконец один глаз разлепился, потратив еще десять минут и половину своих ресниц, я пробил щелочку во втором глазу. Цемент выходил из моих глаз еще несколько дней. А еще появился особый такой сухой надсадный кашель. Теперь стало понятным, почему все так относятся к цементу на УПТК — результат был на лице.

А хоппера нам стали приходить часто.

Кроме двух яиц вкрутую по воскресеньям и старшины нашей роты Корнюша, стабильным в армии больше ничего не было. Осенью из части исчез прапорщик Лютый, говорили, что он добился таки отправки в Афган, пропал из поля зрения начштаба майор Алданов, незаметно не стало нашего командира роты капитана Сапрыкина, он ушел в отпуск и в части так больше и не появился, только через месяц роту принял новый ротный — старший лейтенант Меняйлов. Если Саприкина мы видели от силы раз, два в неделю, то Меняйлов бывал значительно чаще, нередко оставался ночевать в роте, так как в определенном состоянии не имел возможности добраться до офицерского городка. Приятный парень почти моих лет, человек в армии случайный, потому и много пьющий. Он быстро понял, что в нашей роте главный — старшина и полностью ему доверился. Корнюш относился к службе вполне ответственно — каждый день в части, делом болеет, властью умело пользуется, не пьет и всё обо всех знает.

Только комбат мог потягаться с нашим старшиной в деле заботы о быте солдата. Нет, правда, без сарказма. Как-то в воскресенье на обеде в столовке гордо вышагивал между столами майор Бочкарев. На столах дымилась молодая кукуруза. Я то кукурузы не ем вообще, а для большинства это был праздник. Кукурузу по приказу комбата просто украли на соседнем с танкодромом поле. Повстречав где-то в лугах отставшего от стада быка, комбат лично приложил необходимые усилия и в нашем рационе два дня присутствовала свежая говядина. Не себе, вернее не все себе, а — людям и не просто людям, а — солдатам! Корнюш не отставал — мы собрали деньги и у нас появился в ленкомнате нормальный цветной телевизор. В своей каптерке, где старшина проводил много времени, он захотел иметь аквариум — сделали, прорезали дырку в тонкой стенке, отделяющей каптерку от небольшой, узкой кладовки и установили там аквариум таким образом, чтобы выглядел он со стороны рабочего стола старшины как бы окном в подводный мир. Корнюшу так понравилось, как я разрисовал под морское дно заднее стекло, что он решил сделать аквариум с моей росписью во всю торцевую стенку в конце взлетки, то есть для всех, для скрашивания быта солдатского. Пока это был просто грандиозный проект.

Однажды комбат собрал нас в столовой. Мы расселись за столами на лавках, но не так, как во время приема пищи, а повернувшись все в одну сторону. Комбат, заложив руки за спину, ходил вдоль широкого прохода и читал нам оригинальную лекцию о воинской дисциплине и бдительности. Проходя в очередной раз мимо стола, за которым сидел я между Барановым и Райновым, на словах:

— Вы должны понимать, что Комитет Государственной Безопасности не дремлет, в каждом войсковом подразделении есть у него свои представители. Служит рядом с вами ваш товарищ, например рядовой Хуенко, — комбат остановился и ткнул, не глядя, в меня пальцем, — а на самом деле он никакой и не рядовой, а прапорщик или даже офицер КГБ и знает о нем только командир части.

Комбат продолжал печатать сапогами по бетону столовки, а Баранов уставился на меня выпученными глазами. Вечером он не выдержал и спросил:

— А в каком ты звании?

— Ты о чем? — сделал я вид, что не понимаю.

— Ну комбат же четко на тебя указал.

— Да иди ты…

— Не пизди, я видел. Бочкарев спецом тебя сдал.

Зная уже мании Баранова, я предпочел загадочную улыбку.

Что-то мне это напомнило.

Как-то в сентябре 1979 года я со своим бывшим одноклассником и другом Сашей Сливковичем-Панченко по кличке Клава, имея обоюдное желание вместе отдохнуть после первого года работы, заскочили в подвальное помещение в центре Киева, где располагалось одно из немногих в городе туристических бюро. Еще на лестнице мы решили — сейчас зайдем, наверняка увидим список предлагаемых путешествий, не глядя, ткнем пальцем и, если цена подходит, туда и поедем. Пальцем ткнул Клава — «Поездка по Днепру на теплоходе «Советский Союз», маршрут: Киев-Черкассы-Запорожье-Херсон-Очаков-Каховка-Днепропетровск-Канев-Киев, стоимость 276 рублей, в стоимость включены: завтрак, обед, ужин и все экскурсии»