Геннадий Руденко - Чабанка

Вскорости после нашего путешествия Клава оказался на службе военной на Балтийском флоте. Кстати, я все три года отправлял ему трогательные поздравления с праздником 8 марта. Чтобы за моего товарища могли порадоваться и его друзья-сослуживцы, использовал я обычные открытки, которые пересылались без конвертов, а текст начинал со слов «Дорогая Клава…».

Наше путешествие настолько запомнилось, что через два года я решил повторить его. Уговорить из друзей никого не смог, а поэтому поплыл сам. Провожать меня поехал мой друг Сашка Крассовский. Официально турпоездка начиналась утром, хотя корабль и отплывал поздно вечером. Просто среди туристов были не только киевляне, а люди со всего Союза и для них экскурсия по Киеву была главной во всей поездке. Я экскурсию, по понятным причинам, мог пропустить, но приезжать поздно не хотелось, хотелось пораньше занять нормальное место в каюте — верхнее и у «окна».

Так как интересующие нас с приятелем магазины в те времена открывались только с одиннадцати часов, приехали мы к причалу уже к обеду. Ещё когда шли вдоль борта по причалу, с палубы раздались радостные женские крики. У Крассовского восторженно покраснели глаза:

— Не хило тебя встречают!

— Помнят.

Прямо с вахты, даже не дав зайти в музсалон зарегистрироваться, официантки утянули меня с Сашкой в ресторан. С особой гордостью показали нам сохраненную нашу гитару и, грубо вырезанную ножом, надпись на внутренней стороне буфетной дверцы «Гена и Клава тут были». Убейте, не помню кто из нас увековечивал наши имена.

Нас с Крассовским покормили и отпустили заниматься делами.

В музсалоне было пусто, то есть очереди не наблюдалось. За столом только томился одиночеством массовик-затейник, он же турдиректор. Сверив паспорт с путевкой, он определил мне каюту. Взяв на стойке ключи, я привычно спустился в трюм, Сашка за мной. Зашли в каюту. Пусто. Пассажиров нет, но на некоторых койках валяются какие-то вещи. Слава Богу, мною вожделенная дальняя верхняя правая выглядела свободной, как впрочем и койка под нею.

Глаза у Крассовского уже увлажнились в нетерпении. Я бы предпочел сначала заселиться, но не дал мой друг разложить вещи.

— Доставай.

Достал. Присели. Разлил по полному стакану.

— Ну, чтоб наиболее и… как грится, тем не менее… — любимый тост Сашки.

Я опрокинул в себя стакан, утерся рукавом. Сижу и наблюдаю за другом, который медленно, не отрываясь, с любовью вливает в себя вино мелкими глоточками. Его, слезящиеся от удовольствия, глаза блуждают в соответствии с углом запрокинутости головы по стенам, по шкафу, потом по потолку. Пуст стакан. Медленно его взгляд опускается вниз и на уровне моих ног замирает. У меня такое впечатление, что Сашка хлебнул стакан жидкого азота — глаза его начали выдавливаться наружу неудержимым давлением изнутри.

— Что это? — его палец четко указывал мне между ног.

— Саша, ты меня смущаешь, — я посмотрел вниз. У меня между ног стояли женские босоножки, — Хм… хотя… Здесь же даже супружеские пары расселяют, если у них путевки в восьмиместную каюту. Здесь муж, а жена в другой.

— Ага. А почему её вещи здесь?

— Ну мало ли. Ключа от её каюты не было, например. На экскурсию спеши… — мой взгляд наткнулся на женский платочек, висящий за спиной Крассовского, — не может быть..!

Я поднялся и открыл шкаф. Он был полон женской одежды. По новому мы осмотрели каюту, всюду глаза натыкались на следы пребывания женского пола.

— А ну пошли в музсалон! Здесь ошибка какая-то.

— Как он тебя попутал, не представляю, хотя фигурка у тебя ничего… — подхихикивал сзади семенящий Крассовский.

В музсалоне ничего не поменялось, с той же кислой миной сидел затейник. Сашка тормознулся в дверях, а я на нервах подскочил к столу:

— Вы меня куда определили?!

— Чаво?

— Вы куда меня поселили?

— А куда?

— В сто двадцать восьмую.

— Ну?

— Так она же женская!

— Не может быть.

— Проверьте.

Он стал рыться в документах, перекладывал бумажки, важно смотрел на чертеж судна. Я не знаю, с какого надо было быть бодуна, чтобы забыть такое, но только минут через пять он выдал:

— Ну да. Все правильно. У вас совмещенная каюта.

— Что-о-о! Как это — сов-ме-щен-ная!?

— А раньше приезжать надо было, — скандально запричитал неожиданным фальцетом директор, — вы последним зарегистрировались, мест уже нет и вы попали в совмещенную каюту. Путевки ж не по половому признаку продают. Куда я вас расселю? Нет мест.

— Вот это да…!

— Пустили козла в огород, — надрывался от смеха сзади Крассовский.

— Зато у вас не полное заполнение, только шесть пассажиров на восемь мест.

— Вот за это спасибо! Гуляй, значит, не хочу! И кто у меня соседи?

— А я что всех упомнить должен?

Я грюкнул дверью. Пошли мы со смеющимся Сашкой назад в каюту.

— Не, ну ты везунчик!

— А вдруг кикиморы старые? Пенсионеры?

— Да ты на туфли посмотри! Какие пенсионерки? Клевые чувихи! Представляешь пять чувих и ты!!! Полный писец! Пост наведения какой-то!

Мы допили вино и уехали погулять по городу. Вечером к отправлению корабля проводить меня приехали родители с внучкой — моей племянницей. Она сидела на руках у бабушки, тянула ко мне ручки и голосила на весь речной вокзал:

— Папочка, не уезжай!

Бабушка научила. Пошутила. Верхняя палуба была забита туристами и все на меня смотрели с удивлением. На меня вообще обращали внимание: на голове дикий одуванчик, прическа «а-ля Николай Гнатюк», необычная одежда, а одет я был в рубашку и штаны из одного материала — тонкого велюра стального цвета, мама пошила. Шик, Элит-Классик!

Сцена с голосящей дочкой запомнилась многим.

Отошли, начинались традиционные танцы, а мне не терпелось повстречаться с моими соседями. Я покрутился на палубе, осмотрел публику и спустился в каюту. В каюте собиралась к выходу в свет девушка. Лет двадцати восьми-тридцати, наверное. Симпатичные огромные глаза на выкате, достаточно стройная, но тип откровенно не мой. Был август и я на палубе заприметил другие, более свежие экземпляры. Я вежливо представился:

— Геннадий. Геной меня зовут.

— Белла. Простите Геннадий, а что вы здесь делаете?

— Живу я здесь, Белла.

— Это, к сожалению, ошибка. Это женское купе.

— Это совмещенная каюта, Белла, — решил я не острить, так как она насторожила меня своим подчеркиванием слов «к сожалению».

— Да-а? Тем лучше! Проводите меня наверх, Геннадий.

— Охотно, Беллллла, — мне нравилось произносить её имя, растягивая «л» до бесконечности.

На палубе я был вынужден станцевать с ней первый танец и она меня уже не отпустила. Крепко держа под руку, как доставшийся после нелегкой битвы трофей, отвела в сторонку, типа перекурить.