Геннадий Руденко - Чабанка

Цена была неподъемной, но уж очень нам хотелось мир посмотреть. Для нас такая поездка, да еще и на корабле, была целым путешествием. Ни мне, ни Клаве до этого не приходилось бывать ни в одном из этих городов, не говоря уже о том, чтобы плыть, ходить на пароходе. Мы решили просить помощи у родителей и неожиданно её получили.

И вот мы на борту. Старенькое трехпалубное судно в чудном стиле «а лямсь стрямсь бубенчики», преобладающие материалы: дерево и красный бархат. Наша самая дешевая восьмиместная каюта, конечно же, находилась в трюме. Четыре койки, как в железнодорожном купе, потом промежуток в полтора метра, справа шкаф, слева стол, затем снова четыре койки, под торцевой наклонной стенкой с единственным круглым маленьким иллюминатором. Между коек откидной столик такой же, как в поездах. Вот и все убранство нашего «люкса». Иллюминатор был над самой водой, а ватерклозет общий для всех восьмиместных кают на этаже. Скудно? А нам какое дело — мы в каюте бывали редко, так вздремнуть перед рассветом.

Корабль создавал совершенно особую атмосферу: ограниченное пространство и невозможность уйти в город, когда хочешь, сближали людей быстро и качественно. Каждый понимал, что вот только эти попутчики могут быть с тобой в ближайшие десять дней и выбор, с кем дружить, хочешь не хочешь, только ими и ограничивается. Из однокаютников запомнился Митрич, швейцар ресторана гостиницы «Лыбидь», как и положено для этой профессии, глубокого пенсионного возраста. Гусарствующий ловелас не скрывал цели своего путешествия, в костюме офицерского сукна он лихо вальсировал, уверенно покоряя сердца женского пола. Его немного портила только вставная челюсть, которая кстати и некстати выскакивала изо рта и которую Митрич с неизменным изяществом ловил языком и втягивал на свое место с диким свистом. Только после стакана, поднесенного нами шалопаями, реакция изменяла Митричу и он ловил челюсть с опозданием, уже руками.

В первый же вечер, как только мы отошли от причалов вечернего Киева, на верхней палубе начались танцы. Мы с Клавкой молодые, здоровые пацаны жаждали приключений понятного толка. Бутылку вина из прихваченных с собой запасов уже приняли и находились в самом что ни на есть победном настроении. Окинув толпу разнаряженных людей соколиным взором, мы порядком были расстроены. Начало сентября, школьники и студенты уже на занятиях, на корабле только глубокие старики, то есть люди от 30 и старше. Потолкавшись в толпе, высмотрели мы таки парочку удобоваримых девчонок — блондинку и брюнетку. Не мешкая, подцепили их на низкобреющем и пошли в пляс. Подруги были явно не против нашей компании, чего нельзя было сказать о других. Кружась с девочками в медленном вальсе, обратили мы с Клавой внимание на компанию парней на туристов никак не похожих. Парни стояли отдельным островком, не танцевали и смотрели на нас строгими, недовольными взглядами, периодически бросая короткие, явно злые реплики друг другу.

В перерыве между танцами мы с Клавой, позвякивая нервной бравадой, договорились стоять спина-к-спине, если что случится. Так как меню было очень коротким, на следующий танец я снова быстренько пригласил всё ту же блондинку. А вот Клава до своей брюнетки не дотянулся — его перехватила угрюмая компания. Я танцевал, нервно удерживая ситуацию на контроле. Клава отделился от парней и вошел в круг танцующих, нашел меня и попросил:

— Гена, возьми в каюте, пожалуйста, из наших запасов пляшку и поднимайся наверх.

— Клава, ты че? Это что наезд? Гоп-стоп, Клава?

— Ты мне веришь?

— Верю.

— Тогда сделай, как прошу.

— Клава…?

— Гена…

Как-то неправильно всё это выглядело, но другу я верил, а поэтому спустился в каюту и взял бутылку вина. Уже в коридоре перед лестницей на самый верх меня перехватили два парня с Клавой:

— Пошли, — угрюмо скомандовал один из пацанов.

Мы спустились глубоко в трюм, оказавшись в самом носу парохода. Маленькая двухместная каюта, иллюминатора нет — по всей видимости мы были ниже ватерлинии, шкаф, столик. Обстановочка такая же скудная, как и у нас, но здесь присутствовал налет обустроенности, легкое такое одомашнивание. То есть люди здесь не путешествовали, а жили.

На стол были выставлены граненые стаканы и пепельница, вместо закуски. Молча. Тогда и я молча размягчил на зажигалке капроновую пробку, сковырнул её и разлил по стаканам вино. Так же молча мы подняли стаканы, выпили и сразу закурили. Меня это уже достало.

— Что отмечаем? — попытался съязвить я. Парни посмотрели на меня с недоумением, я ответил не менее красноречивым взглядом.

— Ты че, другу своему ничего не объяснил? — перевел взгляд на Клаву явно здесь главный.

— Не-а, — Клавка залился счастливым смехом, — сами ему всё расскажите.

— Ну так, здесь дело такое. Мы смотрим, вы вроде пацаны нормальные, а снять пытаетесь Натаху со Светкой, а они коридорные, — непонятно объяснил флегматичный главный, поставив в конце предложения точку.

— Я не понял, а у коридорных что поперек? …Мы вообще думали, что они туристки. Если они ваши чувихи, то так и скажите?

— Да не… Не это… — он подбирал слова, — Просто их все Днепровское пароходство уже переимело по сто раз. И пассажиры жалуются.

— На что? На обслуживание?

— Болеют многие. Там же весь букет, и триппер и сифон.

— Что?!!

— Их же не проверяют. Это только тех, кто с рестораном связан, постоянно проверяют. Вот их, кстати, и ебите.

— Ребят, может я сбегаю в буфете еще пляшку возьму?

Так мы познакомились с боцманом и его подручными. Ничего общего с обликом классического боцмана: ни усов, ни трубки, ни даже тельника. Высокий худосочный парень лет тридцати, он наставил нас на путь истинный — подружились мы с официантками и буфетчицей. Утром обычно на завтрак мы не спешили, всё равно девчонки накормят. Просыпались к одиннадцати, мыли лицо, чистили зубья и шли в ресторан через буфет. В буфете каждое утро Клава произносил одну и ту же смелую крамольную шутку:

— Эх, тяжела, Тамара, жизнь на Советском Союзе, налей-ка мне, пожалуй, стаканчик из холодильничка.

Буфетчица Тамара наливала нам по стаканчику холодного винца: Клаве — белого «Надднипрянського», а мне — сухого хереса. Выпив питья, мы затем ели еду в ресторане. Так красиво начинался наш день.

С официантками мы дружили, они были намного, наверное, лет на восемь-десять, старше нас и поэтому шуры-муры мы не водили. Днем мы играли в карты, мне тогда безумно везло, а вечерами и ночами пили вместе и орали песни, наверняка, дурными голосами. В Запорожье купили гитару за 13 рублей, с её помощью и оскверняли ночную тишину проплывающих мимо днепровских берегов.

Хорошее было время. Легкое.