Геннадий Руденко - Чабанка

— Ты кто, военный? — одет то я был не по-дедовски.

— Бригадир УПТК, четвертая рота.

Бригадир — это для него прозвучало весомо, он разулыбался.

— Четвертая, говоришь? Я слышал, вам там водилы нужны, в четвертой?

— Всегда нужны, но со стажем на грузовиках, — я был совершенно серьезен.

— Так, душье зачморенное, слышали, как можно попасть в королевскую роту? Ну, кто водилы? Есть такие? Выйти из строя!

Из строя вывалилось три человека.

— С вас бутылка. Повезло вам! Сержант дядечка Зосим похлопочет за вас и заберут вас в четвертую.

Духи радостными не выглядели, ожидали подвоха, он же не заставил себя долго ждать:

— Чтоб вы меня потом там не подставили, сукины дети, вы должны сначала сдать экзамен на права. Сегодня сдаем вождение. Упали раком! Ну, быстро! Быстро, я сказал! Раком! Заводи мотор! Ключ повернули в замках зажигания! Тоже мне — водилы, машину завести не могут.

Стоящие на коленях духи повернули воображаемые ключи.

— Звука работающих двигателей не слышу?

Парни загудели.

— У тебя что Жигуль или Газ 51? Чё за звук? Гуди давай! Так, первая передача и пошел. Первую, сука, врубай, куда с третьей трогаешься?!! Внимание! Впереди перекресток. Ты и ты налево, а ты поворачивай направо.

Сержант разъяснял команды сапогом по хилым задницам. Ребята повернули со взлетки в сторону кроватей.

— Стой! Все, стой! Вы чё, все пидорасы? Как вы повернули? Никто поворота даже не включил. Штраф всем! Заводись. Поехали. Поворот! Я не понял, духи, вы чё тупые все, блядь? Поворот покажи. Как? Глазом моргай, давай, сука! Куда правым моргаешь! Тебе же налево. Вот так. Поворот. Под кровать едь, кузов опусти, по габариту не проходишь. Так, поставлю на штрафплощадку — до утра очко своими зубными щетками будете драить…

— Слышь сержант, — меня трясло, — попомни мое слово, эти твои духи скоро заставят тебя им портянки стирать. Во рту, блядь. Увидишь!

Я развернулся и постарался побыстрее покинуть казарму, даже забыв, что мне надо было в чужой роте, я спешил, меня могло переклинить. Провидец, мля!

Скоро у нас в роте появилось множество салабонов. Отличить друг от друга их было очень сложно — одинаковая не по размеру одежда, затравленные глаза. Кого-то они мне напоминали. Много таких лиц я видел полгода назад, встречал даже в зеркале. Конечно, были и такие, которые отличались от других. Была компания невзрачных, серых с виду, немногословных, небольших и немаленьких парней, которых объединял спокойный взгляд, не затравленный и не наглый, не вызывающий, а просто спокойный взгляд повидавших на своем веку людей. Работой салабонской они не гнушались, но я ни разу не видел, чтобы они прислуживали. Выглядеть старались опрятно, но не более того. Они очень редко матерились, разговаривали вежливо, подчеркнуто учтиво, всегда прямо, слегка вызывающе глядя в глаза. В их спокойствии читалась угроза. Уже только по этим признакам можно было догадаться, что ребята эти свои срока уже тянули. А по рукам читалась вся их прошлая судьба, ходки, малолетки, статьи. Памятна мне их первая беседа с нашим ротным замполитом. Этот придурок вел её перед всем строем:

— Ну что, военные, я ваши дела почитал. Да, пообтесала вас судьба. Как служить то будем?

— Честно, гражданин начальник, — со стёбом отвечает один, держа руки за спиной.

— Здесь нет граждан, здесь вам все товарищи, — проникновенно, как учили в политшколе, говорит замполит, — А вот ты, чего такой худой?

— Болел много в детстве, — с вызовом отвечает другой с затуманенными травой глазами.

— Ничего, в армии откормишься. В столовой работать хочешь? — с отеческой иронией.

— Ага. На этапе мы вора, а на зоне повара.

— Не понял?

— Никак нет, товарищ командир.

— Ты давай, не наглей.

— Так «давай» ещё в прошлом году хуем подавился.

— Что-о! Да я тебя сейчас…

— Не успеешь. Глаз заплывёт, — все свои реплики парень произносил как бы вполголоса, но так, чтобы в то же время все и слышали.

— Ты у меня, как там у вас говорят, с параши слазить не будешь!

— С дальняка, гражданин начальник, параша у вас дома.

— Всё! Молчать! Теперь вы у меня все под строгим контролем. Попомните. Разойдись, рота!

— Было бы сказано, а забыть успеем, — раздался последний комментарий в середине расходящейся и смеющейся роты.

Крымская босота. Так с гордостью они себя называли. Парни, которые избрали себе воровской путь, но лихая судьба накинула им на плечи погоны, что могло, по их понятиям, оборвать карьеру в той, в другой жизни. На меня они смотрели с подозрением, к себе не подпускали, для них я был, наверное, сукой, ссученым. А мне они понравились сразу, спокойствием своим, рассудительностью, непоказушной чистоплотностью.

Наш Меняйлов рассказывал, как он с ними в поезде из Симферополя ехал. Говорит, что так сыто и пьяно еще никогда призывников не возил. Нет, все они были из семей небогатых, если у кого и была семья, и тормозков по этой причине ни у кого из них с собой не было. Но поезд был пассажирский, то есть не скорый, остановка под каждым кустом. А в Украине даже в самом конце осени на перронах полно продавцов всякой снеди. Парни подворовывали на остановках. Без этого они не могли, это у них было в крови.

Уже ближе к концу декабря завел Войновский в каптерку незнакомого мне салабона. Я сидел за столом, книжку читал, курил. Парень зашел с тряпкой в руках, очевидно, Серега припахал того пол помыть. Только парень показался мне больно стрёмным для таких работ — рост всего около 185–188, но килограмм так за 100, и каких килограмм! Кровь с молоком. Широкие покатые плечи, живота нет, руки не рельефные, но очень толстые, какие бывают у крупных немолодых женщин. Разбитые фаланги пальцев, поломанные уши и вогнутый нос дополняли картинку — Серега нашел боксера.

— Ген, ты посмотри, какого пацанчика я привел!

— Ну и…? К чему это ты?

Тот елозил тряпкой по полу, смотрел с ухмылкой на нас снизу. Понятно, не боялся.

— Давай его к нам в бригаду заберем. А?

— Ты, Войновский, с дуба упал?! С какого бодуна мы его к себе в бригаду брать будем?

— Он классный парень! Тяж в боксе, я с ним тренироваться буду.

— Ты посмотри, как он тряпкой елозит, он же только вид делает, что работает, он и на вагоне будет так же, а ты за себя и за него пиздячить будешь!

— Чего там? Я работать могу, — гнусавым голосом, что не удивительно для такого переломанного носа, затрубил парень, — чай, не полы мыть, — но тряпкой задвигал быстрее.

— Ты кто? Обзовись. Откуда?

— Васькин я, Юра. Из Запорожья.

— У нас никого нет больше из Запорожья. Как ты к нам попал? Почему я тебя не видел раньше? Карантины уже все давно закончились.

— А я после присяги сразу на больничку попал.

— Болезненный, что ли?