Юлия Монакова - Три девицы под окном

– Мой вопрос тебя обидел или огорчил? – расстроился Серхио, беря Ритино лицо в ладони и внимательно вглядываясь в её растерянные глаза.

– Скорее, ошеломил… – отозвалась она. – Если честно, милый… наверное, я пока не готова. Мы с тобой знакомы всего полторы недели, ты меня, по сути, совсем не знаешь… как и я тебя.

– Я знаю только, что люблю тебя. Этого недостаточно для брака? Или… просто ты сама меня не любишь, querida ?

– Ты мне очень нравишься, – пролепетала Рита, сама чувствуя, каким жалким блеянием воспринимаются сейчас, должно быть, её слова. – Но я пока не готова вот так резко и кардинально менять собственную жизнь.

– Хочешь, тогда я свою поменяю? – пылко воскликнул он, сверкнув глазами. – Я готов для тебя на многое, если надо – даже перееду в Россию! Вот увидишь, я буду хорошим мужем…

Ох ты боже мой, какая скорость, ещё больше струсила Рита и торопливо добавила:

– Дело не в этом. Просто… одной мне как-то привычнее и лучше… прости, – и, вырвав свою руку из его горячей сильной ладони, она бросилась наутёк.

Неумолимо приближался день Ритиного отъезда. Лицо отца делалось всё более и более печальным. Он то и дело предпринимал тщетные попытки уговорить дочку сдать обратный билет (или даже не сдать, пусть пропадает – чёрт с ним!) и остаться в Испании подольше, если не навсегда. Хавьер и Мария Пилар горячо поддерживали эту его просьбу – они по-настоящему привязались к сестре за это время и ещё не успели толком насладиться её компанией.

– Ты постоянно пропадала со своим красавчиком капитаном, hermanita , – посмеивалась Мария Пилар. – Он тебя у нас просто украл!

С Серхио они не виделись с самого праздника Фальяс. Он не звонил, не приходил и не искал встреч. Вероятно, оскорбился. Вероятно, был совершенно прав… Ведь своей грубой откровенностью она задела его мужскую гордость. Всё было логично и правильно, но… отчего же так ныло сердце? Отчего так муторно и нехорошо было на душе? Отчего в оставшиеся до отъезда пару дней она совершенно перестала спать ночами?..

Тем временем в местных новостях передавали какие-то жуткие вещи относительно России. Постоянно звучали слова «anexion» , «Crimea» , «Ucrania» и «sanciones» . [19] Anexion, Crimea, Ucrania, sanciones – аннексия, Крым, Украина, санкции (исп.)

– У вас в России сейчас довольно небезопасно, дитя моё, – пряча глаза, говорил Мануэль. – У всего мира на устах присоединение Крыма, а теперь ещё эти антироссийские санкции, на которые ваше правительство грозится дать немедленный ответ… А вдруг границу закроют? Если мы с тобой окажемся по разные стороны железного занавеса, я этого просто не переживу. Я просто не смогу потерять тебя… теперь.

– Ну какой железный занавес, папа, – морщилась Рита с досадой. – Меньше смотри телевизор. Всё будет хорошо, обещаю! Я непременно к тебе ещё не раз приеду, и ты, конечно же, тоже найдёшь время выбраться в Питер… Это очень красивый город, хоть и не такой тёплый и солнечный, как Валенсия… Но тебе он обязательно понравится!

– Но зачем, зачем тебе уезжать? Что тебя там держит? Мама живёт в другой стране, а твою старенькую abuela мы тоже сможем перевезти сюда насовсем! Ты танцуешь фламенко, в Испании для тебя всегда найдётся работа! В конце концов, даже если ты не захочешь работать – я смогу тебя обеспечить… – в отчаянии добавил он.

Рита засмеялась, взлохматила ему волосы и поцеловала в крупноватый породистый нос. Хороша бы она была, если бы переехала жить в Испанию и уселась на шею папочке, свесив ножки!..

– Там моя Родина, папа, – сказала она мягко. – Я просто не смогу здесь остаться. Я очень-очень тебя люблю, всегда помни об этом. Но я – русская. И точка.

Накануне отъезда Рита вышла в сад, чтобы побыть немного наедине со своими беспокойными мыслями.

Она стояла с чашкой кофе и наблюдала, как старый садовник Серхио (не думать! не думать о том, другом Серхио! – приказала она себе) фигурно стрижёт кусты, а затем поливает цветочные клумбы.

Лёгкий ласковый ветер донёс до Риты знакомый с раннего детства запах. Это был запах разогретой солнцем земли, на которую попала вода из резинового шланга, а также аромат влажной зелени и душистых цветов. Странные всё-таки иногда возникают ассоциации, подумала Рита… Казалось бы, где Испания – и где средняя полоса России? А вот поди ж ты…

На какие-то доли секунды ей вдруг показалось, что она не в Испании сейчас, не в южной солнечной Валенсии… а на даче – то есть, на «фазенде» – с дедушкой и бабушкой. Ей – лет пять-шесть. Бабушка выпалывает сорняки, а дед поливает грядки и клумбы – потому что сегодня «дают» воду, нужно успеть оприходовать цветы, ягоды, овощи и фрукты, а также наполнить все пустые баки – «кадушки», которые врыты в землю. О, Ритин вечный детский страх – свалиться туда, вниз, ибо кадушка представлялась ей глубиною с целый настоящий колодец!.. Упасть в холодную воду, беспомощно цепляясь руками за скользкие зелёные бока узкой кадушки – бррр!..

И уже не жасмином пахло, не гибискусом, не розами и не апельсинами – нет, в Ритиной голове всплывали воспоминания о запахе клубники, созревших яблок, пионов… И всё это одновременно. Родные, знакомые чуть ли не с рождения ароматы.

Она закрыла глаза. Ощущение нереальности происходящего усилилось. Не существовало никакого садовника-испанца: это дедушка суетится сейчас там, среди цветущей зелени, живой и невредимый, и что-то негромко бормочет себе под нос… А скоро он закончит свои дела и позовёт Риту с бабушкой обедать за простым, грубо сколоченным деревянным столом. И будут они там есть суп «со звёздочками» и рыбными консервами, сваренный на примусе, и откусывать огромные куски свежего белого хлеба, которые можно присыпать крупной солью для пущего кайфа, а в завершение трапезы дедушка самолично заварит чай, в который бросит листья смородины, и свежие ягоды клубники, и мяту…

Рита открыла глаза. Наваждение медленно рассеивалось. По её тёплым, подставленным солнцу щекам сползли две робкие слезинки… и тут же высохли.

Пора было возвращаться домой.

АСЯ

Коммуналка на Суворовском, куда Князев привёз Асю после свадьбы, располагалась в красивейшем дореволюционном здании, некогда доходном доме.

Это была единственная коммунальная квартира на весь дом, да и то малонаселённая. Три комнаты из шести, выкупленные каким-то энергичным бизнесменом, почти постоянно были закрыты. Иногда бизнесмен появлялся, чтобы заняться реставрацией роскошной лепнины, немного привести в порядок царской красоты потолок или починить сломанную решётку старинного камина, но ночевать никогда не оставался.

В четвёртой комнате коммуналки обитали старуха и её дочь Танька-алкоголичка. В свободное от запоев время Танька работала парикмахершей по вызову – и, надо отдать ей должное, стригла просто отлично. Это была весьма одарённая, но страшно непутёвая и несчастная женщина, которая, находясь в подпитии, нещадно орала на свою старую мать и ночами выгоняла её из комнаты в прихожую.