Александр Иванов - Я грустью измеряю жизнь

«Господи, что делать? Не дай Бог!» — внутри себя проговорил тот и растерянно уставился на голубя.

Пациенты также уставились на голубя, и в их застывших лицах читалось любопытство, желание чуда и ещё что-то такое.

Напряжение в зале росло. Ну! Ну! Голубь ещё глубже присел, оттолкнулся лапками от подоконника, взмахнул крыльями и полетел к психотерапевту. Сделал над ним в нерешительности маленький круг, как бы размышляя, садиться или нет, затем решительно и радостно вылетел наружу.

Все сразу расслабились и как бы выдохнули: «Слава тебе, Господи!»

После смерти мужа она стала как будто оглушённой, как будто в том месте, где была душа, вдруг в одночасье ничего не оказалось. Всё чаще она стала бывать на даче и даже ночевать там, хотя раньше это было для неё крайне трудно из-за большой впечатлительности и ночных страхов. А сейчас страхов не было, и от всей её впечатлительности ничего не осталось: лицо стало скупым и постным, как у слепца.

Мозг постоянно выискивал объекты для работы, и она её скрупулёзно, бездушно выполняла. Часто можно было видеть её склонённой над землёй, в руках тяпка с длинным держаком, и она методично машет и машет ею, не поднимая головы. Даже когда отрывалась от земли, тяпку из рук не выпускала, а так и ходила с ней по участку, как будто бы носила личное оружие. Не найдя работы на своём участке, она переходила на соседний и работала там.

С соседями по даче не разговаривала, почти не разговаривала. Разговоры казались ей никчёмными и нелепыми. Иногда она на приветствия не отвечала, делая вид, что не слышит, а иногда и в самом деле не слышала, и люди оставили её в покое, только сочувственно смотрели на неё.

Не разговаривала она и с собаками, коих было множество за оградой, когда кормила их; не разговаривала и с кошкой, которая давно прибилась к дому. Она помнила, она знала, что всех этих животных любил покойный муж, но это знание не вызывало никаких душевных движений. Да и сам муж больше представлялся ей в виде застывшей фотографии или портрета.

Одним утром, когда солнце ещё не выжарило ночную прохладу, во время работы на участке она вздрогнула, как будто услышала что-то. Она медленно с тяпкой в руках пошла за калитку, затем вернулась, прислонила тяпку к забору и, опять же, медленно пошла по дороге к реке. Вскорости её догнал чёрный коротконогий пёс с острыми ушами, который и раньше любил сопровождать её на прогулках. Около берега дорога поворачивала влево, к пляжу; вправо, в лес, уходила рыбацкая тропа. Она в нерешительности остановилась, но пёс юркнул на тропу в лес, и она пошла за ним.

Прохлада леса начала окутывать всё тело, и вместе с этим душа её стала наполняться невыразимой тревогой и ожиданием. Пёс нетерпеливо бежал впереди, время от времени останавливался и смотрел на женщину, как бы проверяя, идёт ли она за ним.

Через некоторое время они подошли к небольшой поляне. Широкий край поляны уступами заканчивался у воды. Это было самым любимым местом рыбалки мужа. Она замерла в тени у начала поляны, и взор её остановился на залитом солнцем уступе, где обычно в ожидании клёва сидел муж. В голове начали мелькать обрывки, отпечатки воспоминаний и, как в мозаике, составлять картинку прошлой жизни.

Она изображает лошадь и, прицокивая и подпрыгивая, несёт на плечах внука; тот машет веткой, кричит и понукает; позади бежит чёрный пёс и громко лает, досадуя, что не может достать внука. Вот таким весёлым клубком они выкатились на поляну. Муж её, они немудрено называли его «дедом», успел только радостно поприветствовать их, и сразу началось нечто невообразимое: зазвонил колокольчик, требовательно, нетерпеливо, дед бросился к снастям и вытащил рыбину на песок, она бьётся, прыгает, чёрный пёс возбуждённо, азартно лает, прядёт лапами на рыбу, бегает кругами, хватает внука за рукава, от волнения коротко хлебает воду в реке и опять бегает, лает.

Внук же серьёзно оценил ситуацию и коротко бросил деду: «Дай удочку!» Дед дал ему хворостину. Внук подошёл к берегу, опустил её в воду и стал ждать. Лицо сосредоточено, только мельком взглянет на деда с бабой, на рыбу, коротая вновь и вновь появлялась на берегу, на шумящую собаку и вновь продолжает терпеливо своё занятие. Подумать только! Недавно ему исполнилось три года, а он уже решил отделиться; решил открыть свое дело! Но надолго внука не хватило — пёс своими наскоками сбил его серьёзность. Внук побежал за псом, потом пёс за ним, запутали снасти на берегу, дед кричит, колокольчики звонят, внук верещит, собака лает, и этот весёлый гвалт, казалось, доставал до самого неба…

С улыбкой воспоминаний она смотрела на поляну, и та не казалась ей пустой, как будто поляна, прилегающие к ней деревья, река, воздух стали очищенными и наполнились потаённым смыслом. Она даже не решилась выйти из леса, боялась нарушить что-то.

Ни ветерка, ни дуновения… и вдруг одна из веточек вербы начала медленно покачиваться из стороны в сторону, по глади воды побежала рябь, и всё опять замерло в выжидающей тишине. На поляну выскочил невесть откуда взявшийся пёс, напряг свои острые уши и в возбуждении начал оглядываться на женщину, как бы спрашивая: «Нет, ты видела? Ты видела?»

Она вышла на освещённую солнцем часть поляны, разделась донага, закрыла глаза и начала впитывать ласковое тепло солнца всем телом, и хотелось, чтобы это продолжалось ещё и ещё. Затем она медленно вошла в прозрачную прохладу воды, кожа её стянулась, тело стало упругим, обновлённым, и со дна её души как бы начали бить чистые и радостные источники.

Подплывая к берегу, она снизу вверх посмотрела на деревья и сквозь листву увидела небо. Она даже ахнула внутри себя. Такого ей ещё не приходилось видеть. Зелёные ребристые ветки акации создавали входные ориентиры, за которыми открывалась и звучала-таки ровная, без дна и без края чистая синева!

…Она возвращалась домой. Впереди, деловито обнюхивая тропу, бежал чёрный пёс. Всё, что сейчас было у неё внутри, и окружающее воспринималось по-новому, по-другому. По-новому, по-другому она услышала отмытые, округлые оклики иволги, суетливую стрекотню сороки. Ранее потеряв обоняние, она начала воспринимать всем телом дурманящий запах бузины, тёплый настой трав, нагретых на солнце, таинственную прохладу земляного пола тропы.

Около своего забора, понуро опершись на держак граблей, стоял сосед. Она приветливо поздоровалась с ним и поинтересовалась его жизнью и делами. Сосед, выкруглив глаза, настороженно всмотрелся в её лицо и спросил, что, может, что-то случилось. Потом посмотрел на чёрного пса, как бы приглашая его в сообщники удивления, но пёс только фыркнул носом и пошёл прочь по своим собачьим делам. Она же просто ответила: «У меня всё хорошо». И ещё раз повторила: «У меня всё хорошо».