Донателла Пьетрантонио - Арминута

Никола напоследок вручил мне несколько пачек печенья и большую порцию пармиджаны все из той же кулинарии. Я решила предложить их сестре, чтобы хоть немного ее задобрить. Мы могли бы тайком съесть все это вечером в гараже, только мы с ней вдвоем. Я бы отдала ей пару тетрадок и одолжила сумку – очень уж меня напугал приступ ее ревности. Адриана – единственная, кто останется со мной, когда автобус доберется до конечной. А пока я могла плакать, никого не стыдясь, всю петляющую дорогу до деревни – место рядом со мной так и осталось незанятым.

Она поджидала меня с самого утра, встречая каждый автобус из города. Ослепленная закатным сентябрьским солнцем, я не сразу ее разглядела, она держалась чуть в стороне, и уже было направилась домой, как она шагнула вперед. Я увидела сжатые в кулаки опущенные руки и насупленные брови, под которыми почти совсем скрылись глаза. Мы стояли в паре метров, друг против друга, и я гадала, стоит ли приближаться к этому сгустку чистой ярости, пусть даже усталому и почти растекшемуся по асфальту из-за жары. Она жадно обшарила глазами мою туго набитую сумку, пакеты, которые я едва могла удержать, потом вдруг рванулась ко мне и обняла. Уронив вещи на асфальт, я привстала на цыпочки и поцеловала ее в лоб. Домой мы шли бок о бок, молча. Она помогала мне тащить сумку и все остальное, даже не спросив, что там внутри, а заговорила только дойдя до нашего дома, да и то предварительно оглянувшись по сторонам. Впрочем, в этот час на площади никого не было: все ужинали.

– То, что ты привезла, лучше бы сныкать, иначе это добром не кончится, – кивнула она в сторону третьего этажа, имея в виду Серджо и того, другого.

Мы открыли гараж ключом, который всегда прятали за выбитым кирпичом, и занесли все внутрь.

– Только до отвала не наедайся, – сказала я ей на лестнице. – У меня есть для тебя кое-что вкусненькое.

Семья, похоже, не сильно скучала по мне: один только Джузеппе оторвался от материнской груди и пополз в мою сторону. Я взяла его на руки, и он тут же сунул мне в рот свой липкий палец, перепачканный чем-то сладким.

– Да наша синьорина, небось, уже сосиской сыта, – выпалил Серджо, стоило мне сказать, что я не голодна, и добавил, чтобы уже ни у кого не осталось сомнений: – Такой, с яйцами.

Винченцо дома не было. После ужина и мытья посуды мы с Адрианой, спрятав за поясом вилки и ножи, спустились вниз, даже не спросив разрешения. Там, сидя верхом на перевернутой корзине, она впервые съела пармиджану, всю целиком, только потом осознав, что я отдала ей и свою долю, а отрыжка, которая вырвалась у нее в конце, стала для меня символом прощения за двухдневное отсутствие.

На следующее утро нас оставили присматривать за малышом: мать уехала с кем-то в сад набрать фруктов для варенья. Мы уложили его в нашу кровать и стали катать с боку на бок, как куклу, но Джузеппе захныкал, а потом вдруг заорал, будто его режут.

– Боже, его что, кто-то укусил? – перепугалась я.

– Да нет, это у него живот пучит, колики, – ответила Адриана, пытаясь взять брата на руки.

Но он притих только после того, как выдал струю вонючей жижи, которая сразу потекла по спине, почти добравшись до шеи. Впрочем, Адриана прекрасно знала, как быть в таких случаях: она мгновенно раздела Джузеппе и сунула в ванну, где тот и остался стоять на четвереньках – жалкий, беспомощный кроха на фоне белой эмали, инкрустированной известковыми подтеками. Я бы к нему в таком виде и прикасаться не стала, настолько мне все это казалось отвратительным, а она, хоть и не обязана была мне помогать, старательно вымыла малыша, голыми руками стирая с его попки остатки жидких испражнений. Потом она снова одела Джузеппе, успев как раз ко второму залпу, перепачкавшему его с ног до головы, а потом еще раз, и еще – до тех пор, пока надеть было уже нечего. Тогда она завернула его в полотенце и снова взяла орущего малыша на руки, поглаживая вздувшийся от колик живот.

– Сейчас, сейчас все пройдет, – прошептала она на ухо и кивнула мне, так и стоявшей в прострации: – Сделай ему чаю, только лимона побольше выдави.

Я бросилась в кухню, но не смогла найти ни чай, ни лимон, в суматохе чуть не налив воды из лейки для цветов.

– Подержи его минутку, я сама все сделаю, – но Джузеппе завопил еще громче, не желая отрываться от своей более толковой сестры, и Адриана сдалась. – Ладно, спустись, позови эту... ну, вдову с первого.

Увидев мое обескураженное лицо, «эта с первого» сама приготовила чай и поднялась наверх вместе со мной, а потом вернулась за старыми ползунками, тех еще времен, когда ее собственные дети были маленькими. Впрочем, мы все равно надели на Джузеппе только майку: его кишечник по-прежнему время от времени опорожнялся, хотя и с меньшими последствиями. Теперь я хотя бы могла к нему подойти, чтобы утереть салфеткой взмокшие от пота лоб и темечко, а он в ответ наконец-то позволил мне сменить Адриану.

Соседка снова поднялась к нам в полдень с тарелкой протертой рисовой каши для малыша. Кормила его я, и всего после пары ложек он заснул прямо у меня на руках.

– Не хочешь уложить его в люльку? – поинтересовалась Адриана, но я решила, что Джузеппе нужна какая-то компенсация за перенесенные страдания.

Мышцы, прижатые его тельцем, затекли, будто заснули, как и он сам, и стоило мне чуть пошевелиться, они отзывались болезненными уколами, будто от тысячи иголок. Но даже сейчас, оглядываясь назад, я понимаю, что никогда не испытывала большего удовольствия от столь интимной близости с живым существом.

Мать по возвращении нас отругала: домашними делами так и не занялись, а пол там, где Джузеппе опорожнял свой кишечник, оказался чуточку липким.

Потом мы с Адрианой сели чистить персики для сиропа на зиму. Она тайком от той, что их привезла, съела несколько штук: занимаясь детским поносом, мы даже не успели пообедать.

– Вообще в его возрасте дети уже ходят, а он еще ползает, даже «мама» не говорит, – бросила я, кивнув в сторону ковыляющего на четвереньках брата.

– Ну, Джузеппе же у нас не такой, как все. Ты что, раньше не замечала? Он умственно отсталый, – ответила она буднично.

Я так и застыла с ножом в руке, уронив персик на стол: внезапные, совершенно спонтанные откровения Адрианы иногда поражали меня, будто удар молнии. Потом догнала малыша, продолжавшего ковылять по комнатам, подняла его с кафельного пола и долго носила на руках, болтая с ним, как со взрослым, и с тех пор вела себя совсем иначе, как того требовала его особенность.

Впрочем, я так и не узнала точно, чего именно не хватало (или, наоборот, чего было слишком много) в его голове, и только пару лет назад врач озвучил мне какой-то заумный диагноз.

– Это врожденное? – спросила я.