Донателла Пьетрантонио - Арминута

– Доеду на следующем, мне надо зайти к приятелю, – сказал вдруг Винченцо и поднялся, собираясь сойти где-то в пригороде. Глядя сквозь пыльное стекло на его удаляющуюся по тротуару темную тень, я уже не знала, что к нему чувствую. Когда водитель дал по газам, он взглянул на меня и приложил указательный палец к губам, но я так и не смогла понять, послал ли он мне воздушный поцелуй или велел помалкивать.

Адриана проспала всю дорогу до деревни, а потом, ночью, жаловалась что обгорела. Дома нас никто не искал, мать только спросила, привезли ли мы фруктов из сада. Винченцо вернулся лишь через два дня, но отец не стал его наказывать – может, даже не заметил или вовсе отказался от попыток исправить сына.

– Спускайся, что покажу! Встретимся за гаражом, – позвал Винченцо с улицы.

Мы подошли через пару минут вместе с Адрианой. Бросив на меня косой взгляд, он послал ее на площадь купить сигарет, а сдачу велел оставить себе. В кармане оказалось довольно много денег, и когда он доставал монеты, одна банкнота выпала. Еще один взгляд – и мое намерение отправиться с Адрианой пресечено на корню.

– Ребенок же еще, секреты хранить совсем не умеет, – сказал он, когда сестра скрылась за углом. – Так, жди здесь.

Вернулся Винченцо буквально через минуту. Воровато оглядываясь через плечо, он достал из-под мышки синюю бархатную сумочку, опустился на колени, прямо на землю, раскрыл ее и принялся демонстрировать мне свои сокровища, раскладывая их на окружавшей дом цементной дорожке, как на витрине ювелирной лавки. Похоже, они были ношеными: во всяком случае, бриллианты казались слегка потускневшими. Со всей осторожностью, двумя пальцами он расправил два спутавшихся ожерелья и выложил их рядышком, оставив напоследок небольшую коллекцию браслетов, колец и цепочек, с подвесками и без, сполна налюбовавшись ими прежде, чем взглянуть, какой эффект эта выставка драгоценностей произведет на меня. И был поражен, увидев мое обеспокоенное молчание.

– Что скривилась, не нравится? – разочарованно спросил он, поднимаясь на ноги.

– Где ты все это спер?

– И вовсе не спер, со мной этим расплатились, – попытался оправдаться он тоном обиженного ребенка.

– Это стоит кучу денег. За два дня столько не заработаешь.

– Приятели решили отблагодарить меня перед уходом. Я ж им не ради денег помогал, а так, за бесплатно.

– И что ты теперь будешь с этим делать? – не сдавалась я.

– Перепродам, – он снова опустился на колени, чтобы собрать золото.

– С ума сошел? Поймают с краденым – живо окажешься в колонии.

– Ой, да что ты понимаешь? И кто сказал, что они краденые, а? – он развернулся, гордо продемонстрировав мне пару браслетов, но сжимавшая их рука дрожала, а ноздри над едва пробивающимися усиками раздувались от волнения.

– Сразу ясно. И потом, цыгане вечно обкрадывают дома, так мой отец-карабинер говорит, – слова сами сорвались с языка, я даже не сразу поняла, что снова назвала усыновителя отцом.

– Ну, везуха тебе, значит. Мечтай дальше про папашу-карабинера. А он, дядька этот, небось, тебя уж и не помнит, ему ведь даже в голову не пришло поинтересоваться, как ты тут живешь, в деревне.

Я и сама не заметила, как по щекам потекли слезы: Винченцо говорил совсем как Серджо. Но только он, в отличие от младшего брата, сразу вскочил, встал рядом, близко-близко, и принялся своими загрубевшими большими пальцами вытирать мне лицо, качая головой и сокрушенным тоном уговаривая не плакать: он, мол, этого не вынесет. «Подожди, подожди, сейчас», – сказал он наконец и бросился собирать драгоценности обратно в синюю сумку. Все, кроме одной.

– Позвал ведь тебя, чтобы эту штуку подарить, но ты меня так разозлила... – и протянул дорогущую подвеску-сердечко на цепочке.

Я инстинктивно отступила на шаг назад и в сторону, а он так и остался стоять с покачивающимся на золотой нитке кулоном в руке: прорезанный добрым десятком яростных морщин лоб, сжавшийся в узкую щель рот, рыбий хребет на виске набух и пульсирует, багровея от гнева, но в глазах только болезненное, беспомощное оцепенение. Увидев это, я сделала ровно такой же шаг вперед и вскинула подбородок, показывая, что принимаю подарок. Он не глядя свел руки у меня за головой, наугад застегнул цепочку, и прохладное сердечко легло мне на грудь, постепенно согреваясь учащенно пульсирующими приливами крови.

– Какая же ты красивая! – хрипло выдохнул Винченцо. Он медленно обвел пальцем контур прижавшейся к коже подвески, потом спустился ниже, к груди.

– Вот твои сигареты! – Адриана выскочила из-за угла и запнулась, не понимая, что происходит. – Твои сигареты... – тихо повторила она, неуверенно протягивая пачку и чуть не выронив изо рта палочку от вишневого мороженого, которое купила на сдачу. Я повернулась к ней спиной, сняла с шеи подарок, спрятала в карман – и с тех пор никогда с ним не расставалась, даже сейчас храню этот кулон, вполне возможно, краденый. Не знаю, как, вечно таская его с собой, мне за двадцать лет удалось его не потерять, но я его берегу. Иногда использую его как талисман: надевала как-то на экзамен по математике, на важную встречу, и снова надену на свадьбу Адрианы, если, конечно, она решит выйти замуж. Интересно все-таки, кому раньше принадлежало это сердечко?

Следующие несколько дней я избегала оставаться с Винченцо наедине, но даже от одного его вида у меня начинало ныть под ложечкой и все внутри сжималось. Ближе к вечеру через окно откуда-то из-за гаража слышался призывный свист, и приходилось собирать всю волю в кулак, чтобы не обращать на него внимание. Прождав впустую пару минут, брат молча поднимался, с такой силой хлопая дверью, что цветочные горшки падали с полок, Джузеппе безудержно рыдал, а у Адрианы начинала раскалываться голова. Но я продолжала сопротивляться, держа дистанцию.

Субботних денег мне как раз хватало на билет до города, и я в кои-то веки решила сказать родителям правду: что хочу пойти на день рождения к подруге и что собираюсь остаться у нее ночевать. Они безразлично переглянулись, неуверенно пожав плечами.

– На машине я тебя не повезу, она и так через раз заводится, – в устах отца это прозвучало как разрешение. Услышав его голос, я вдруг поняла, что дома он почти все время молчал.

Рано утром я спустилась вниз, еще из окна присмотрев на косогоре за домом россыпь ярких цветов, которые решила подарить Патриции – больше у меня все равно ничего не было: одуванчики да скромные желтые цветочки, которые пахли репой. Перевязала букет ниткой и вернулась, чтобы собраться. Адриана о моих планах не знала, и когда поняла, что я еду без нее, убежала в комнату, схватила рисунок, который я для нее сделала, и порвала прямо у меня на глазах. К моему удивлению, мать с малышом на руках вышла проводить меня до остановки на центральной площади. Я помахала им из окна, и Джузеппе тоже взмахнул рукой, словно повторяя за мной, но на прощание вышло не похоже.