Донателла Пьетрантонио - Арминута

– Меня взяли! – воскликнула она, ворвавшись как-то вечером домой.

Так я ее и потеряла – в большом универмаге, за пару лет до возвращения родителям. С утра мы отправились за покупками, и пока я мерила футболку с рыбами и морскими звездами, она спросила продавца, как ей поговорить с директрисой. Та приходила на работу позже, и нам пришлось подождать. Попав на прием, Лидия достала из сумки диплом секретарши и попросилась работать – на любой должности. Она сидела за столом, а я стояла рядом, время от времени тихонько поглаживая ее по руке.

Ее взяли почти сразу – сперва на короткий испытательный срок. Вечером она пришла, сжимая в дрожащих руках комплект униформы, которую должна была надеть завтра, и тут же попробовала прогуляться взад-вперед по гостиной в своем бело-синем костюмчике с крахмальными воротничком и манжетами. Теперь у нее, как и у брата, была своя форма! Лидия даже исполнила для нас несколько пируэтов, чтобы показать, как взлетает юбка-солнце. Когда та опала, и мир наконец перестал вертеться, я отвернулась.

Из простого продавца Лидия вскоре стала кассиром, а через год была уже начальником отдела. Возвращалась все позже, потом и вовсе добилась перевода в головной офис в нескольких сотнях километров от нас. Иногда она мне писала, но я не знала, что отвечать. Да, в школе все нормально. Разумеется, мы все еще дружим с Патрицией. Я научилась делать сальто в воде, но по-прежнему мерзну в бассейне. Поначалу она присылала открытки с видами города, но те, должны быть, закончились. В альбоме для рисования я закрашивала солнце черным, как мое настроение, карандашом, и учительница даже звонила домой узнать, не умер ли кто. Оценки у меня в дневнике теперь были только отличные: старательно выполняя домашние задания, я занимала освободившееся после отъезда Лидии время.

Она вернулась в августе, на праздники, но радоваться этому я боялась. Мы часто ходили на общественный пляж и совершенно сгорели, несмотря на кремы, которые она покупала со скидкой для сотрудников. С приветливыми соседями-купальщиками она говорила с фальшивым северным акцентом, как эмигрантка, – на ее месте мне было бы стыдно, и это потихоньку убило всю мою ностальгию.

Пока меня не решили вернуть, мы виделись еще один раз. В дверь позвонили, я открыла. На пороге стояла незнакомка с крашеными, тщательно выпрямленными волосами, а к ее ногам жалась маленькая девочка, и это была не я.

Лежа в темноте рядом с Адрианой, я думала, что Лидия могла бы меня спасти, даже, может быть, забрать ненадолго к себе, на Север. Но она снова переехала, и я потеряла ее след. Да и рановато было воображать себе нового спасителя.

Они выключили свет и прыгнули по кроватям. Когда я вошла в комнату, Серджо знаком приказал брату заткнуться, но приглушенный подушкой смех слышался еще пару минут. Винченцо не было с обеда, а Адриана в гостиной укачивала малыша. Я разделась, в гнетущей тишине скользнула под простыню и вдруг нащупала ногой что-то теплое, мохнатое, а главное – живое, движущееся и трепещущее. Мой вопль и два взрыва издевательского смеха раздались одновременно с несколькими болезненным уколами в лодыжку. Не знаю, как я добралась до выключателя, помню только, что обернулась взглянуть на кровать – а там копошится голубь: наворачивает круги, изо всех сил стараясь расправить крыло, как будто одного ему хватит, чтобы взлететь, а другое-то сломано у самого основания. Голубиный помет усеял чистые простыни. В конце концов он добрался до края матраса и грохнулся на пол.

Братья хохотали до слез. Привстав в кроватях, они от восторга хлопали руками по коленям, а несчастная тварь все пыталась подняться на ноги и взлететь. Устав наконец от этого зрелища, Серджо схватил голубя за здоровое крыло (без сомнения, сломав и его) и выбросил в окно.

Я заорала, что он – просто чудовище, и вонзила ногти ему в лицо, до крови расцарапав кожу. Он не защищался, даже не ударил меня, а только снова расхохотался, всем своим видом демонстрируя, что я при всем желании не смогу причинить ему боль, а тот, второй, в это время скакал по кровати, как обезьяна, и курлыкал, пытаясь подражать голубиному воркованию.

Пришедшему на шум отцу, чтобы хоть как-то их успокоить и разобраться, что, собственно, происходит, пришлось раздать обоим по паре оплеух: с молчаливого согласия жены, как только мальчишки выросли и ее сил перестало хватать, сыновей бил только он, она же занималась Адрианой, более или менее регулярно выписывая дочери подзатыльники.

– Мы же только слегка пошутили, – оправдывался Серджо. – Она что ни ночь визжит во сне, спать не дает, вот я и решил: раз уж все равно вопит, так пусть хоть повод будет.

На следующий день я помогала складывать уже высохшие простыни.

– Повнимательнее там с древесными клопами! Так и лезут на чистое белье, – велела мать, стряхивая на пол зеленую букашку, а потом совершенно естественным тоном сразу перешла от клопов к детям: – Гадко все вышло, как на мой взгляд. Младшего, конечно, тоже время от времени заносит, но он вовсе не такой уж хулиган.

– Они считают, что мне не место в этом доме, вот и издеваются. Почему бы тебе не вернуть меня туда, где я жила раньше?

– Потихоньку-полегоньку Серджо привыкнет. А ты со своей стороны постарайся не кричать во сне, это выводит его из себя.

Она на мгновение запнулась с ворохом белья в руках, и чуть ли не единственный раз в жизни взглянула мне в глаза, словно пытаясь ухватить ускользающую мысль.

– А помнишь, как мы с тобой встретились на свадьбе? Тебе было лет шесть, может, семь.

И воспоминания вдруг хлынули потоком, словно крупа из вспоротого мешка.

– Что-то такое припоминаю, только сейчас ты выглядишь иначе и одежда у тебя будничная. А тогда была такая элегантная, – выдавила я.

– Ты даже представить себе не можешь, сколько лет я носила тот костюм. Располнела тогда, боялась, что швы разойдутся, – усмехнулась она и принялась рассказывать. – Это было в июне, еще и в воскресенье, да к тому же новобрачные уйму времени потратили на фотографии... В общем, к трем часам все проголодались и не могли дождаться, пока в ресторане освободятся столики. В какой-то момент я обернулась и увидела тебя, но не узнала, не могла узнать, такая ты была нарядная и важная.

– Кто тебе сказал, что это я?

– Ну, сперва я услышала, как кто-то назвал тебя по имени. И потом, там же была Адальджиза, верно? Она заболталась с каким-то родственником и не сразу меня заметила. Я тебя позвала, ты подняла голову, а она только рот раскрыла, да ничего не сказала, – может, потому что слезы у меня так и хлынули.

Сейчас я бы, конечно, расспросила ее обо всех подробностях той встречи, но тогда была слишком смущена, и она сложив белье на стул, продолжила монолог: