Донателла Пьетрантонио - Арминута

Один при виде меня присвистнул, другой даже не заметил. Оба сразу бросились на кухню, отталкивая друг друга, чтобы урвать местечко за столом, где мать накрыла ужинать, наплюхали себе полные тарелки соуса, а до моего края дошла только крохотная тефтелька, слегка присыпанная какой-то приправой, да и та внутри оказалась совершенно белой: сплошь размоченный хлеб с редкими крапинками мяса. Мы ели тефтели из хлеба с хлебом, макая его в соус, чтобы хоть как-то набить живот. Через пару дней я научусь сражаться за еду и одновременно приглядывать за собственной тарелкой, защищая ее от налетов вражеских вилок, но в тот раз растеряла даже те крохи, что рука матери добавила к моему скудной порции.

И только после ужина мои первые родители вспомнили, что для меня нет кровати.

– Сегодня поспишь с сестрой, вы обе худющие, – бросил отец. – А завтра посмотрим.

– Чтобы нам обеим поместиться, придется лечь валетом, темечко одной к ногам другой, – объяснила Адриана. – Но мы их таки вымоем, – успокоила она меня.

Мыться пришлось в одном тазу, причем сестра настаивала, чтобы я получше терла между пальцами.

– Смотри, какая вода чернющая, – хохотала она. – Наверное, с меня: твои-то чище были.

Он нашла мне подушку, и мы, не включая свет, пошли в комнату. Мальчишки дышали, как спящие, сильно пахло подростковым потом. Тихонько перешептываясь, мы устроились валетом. Набитый свалявшейся овечьей шерстью матрас, продавленный посередине от долгого использования и пропитанный мочой, вонял аммиаком – запах для меня новый и весьма неприятный. Полчища комаров жаждали моей крови. Я хотела прикрыться простыней, но Адриана во сне все время стягивала ее на себя.

Вдруг сестра резко дернулась всем телом: наверное, ей приснилось, что она падает. Я тихонько отодвинула ногу, прижалась щекой к ее шершавой ступне, пахнущей дешевым мылом, и почти всю ночь проворочалась, следуя за движениями ее пяток, чувствуя пальцами неровные края обломанных ногтей. У меня в чемодане есть маникюрные ножницы, утром могу с ней поделиться.

Луна в последней четверти заглянула в открытое окно и проследовала дальше, рассыпав за собой звездный хвост и не оставив темноте ни малейшего шанса.

«Завтра посмотрим», – сказал отец, тут же забыв о своем обещании, а мы с Адрианой больше и не спрашивали. Каждый вечер она одалживала мне ступню, чтобы я могла прижаться к ней щекой: в этой населенной огоньками тьме у меня больше ничего не было.

Бок обдало чем-то мокрым и теплым, потекло под ребра. Я вскочила, потрогала между ног – сухо. Адриана зашевелилась в темноте, потом, свернувшись калачиком в углу, снова уснула (или, может, так и не проснулась), как если бы для нее это было привычным делом. Через некоторое время я тоже легла в постель, съежившись, как только могла: два тела в теплой луже.

Запах постепенно выветрился, хотя время от времени все-таки немного пованивало. Ближе к рассвету один из мальчишек (я не поняла, который) пару минут дергался во все возраставшем темпе и постанывал.

Утром, проснувшись, Адриана осталась молча лежать с открытыми глазами, не поднимая голову с подушки. На мгновение перевела взгляд на меня, так ничего и не сказав. Зато подошедшая с младенцем на руках мать сразу почувствовала запах.

– Признавайся, опять обоссалась, красотка?

– Это не я, – буркнула Адриана, отворачиваясь к стене.

– Да, конечно, это твоя благовоспитанная сестрица, кто ж еще. Поднимайся, уже поздно.

Обе направилась в кухню, и не подумав пригласить меня с собой. Я не знала, что делать, не могла даже набраться храбрости сходить в туалет. Один из братьев сел на кровати, широко раздвинув ноги, зевнул, полуприкрыв рот рукой, а другой через трусы обхватил свое набухшее хозяйство. Заметив меня, он чуть нахмурился, потом уставился на мою грудь под майкой, которую я по такой жаре надела вместо пижамы. Я инстинктивно скрестила руки на недавно появившихся бугорках, подмышки тут же взмокли от пота.

– Ты, значит, тоже здесь спала? – спросил он ломким баритоном. Я смущенно ответила, мол, да, и брат продолжил бесстыдно меня разглядывать.

– Лет пятнадцать тебе уже?

– Нет, только четырнадцать будет.

– Выглядишь на все пятнадцать, если не больше. Акселератка, значит, – заключил он.

– А тебе сколько? – спросила я из вежливости.

– Почти восемнадцать, я тут самый старший. Обычно в это время уже горбачусь на дядю, но сегодня могу повалять дурака.

– Почему это?

– До завтра я боссу без нужды. Он меня зовет, только когда понадоблюсь.

– И чем же ты занимаешься?

– Помогаю на стройке.

– А школа?

– Скажешь тоже, школа! Я бросил во втором классе [1], так они меня достали.

Я видела, как перекатываются его привыкшие к тяжелой работе мышцы, какие сильные у него плечи. Волосы бурой пеной кудрявились на загорелой груди и выше, на лице. Должно быть, тоже акселерат. Когда он потягивался, до меня доносился его запах – взрослый, но вовсе не неприятный. На левом виске красовался грубый шрам, напоминавший рыбий хребет, – похоже рваную рану когда-то неудачно зашили.

Не сказав больше ни слова, он снова принялся разглядывать мое тело, время от времени поправляя член рукой. Я хотела одеться, но с вечера забыла распаковать чемодан – он так остался стоять у стены, и чтобы добраться до него, мне пришлось бы на глазах у брата сделать несколько шагов и повернуться спиной. Подозреваю, он только этого и ждал. Пока же его взгляд медленно спустился с моих бедер, едва прикрытых белым хлопком, на голые ноги и плотно прижавшиеся друг к другу ступни. Спиной я бы ни за что не повернулась.

Снова пришла мать и велела ему собираться: сосед просил помочь в поле, взамен пообещав дать пару ящиков переспелых помидоров, годных для переработки.

– А ты иди с сестрой, выпейте молока, если, конечно, хотите завтракать, – велела она мне, попытавшись смягчить тон, но не сдержалась и к концу фразы вернулась к привычной сухости.

Малыш в гостиной добрался до мешка с моими туфлями и разбросал их по всей комнате. Одну он как раз грыз, кривясь от наполнявшей рот горечи. Адриана, забравшись с ногами на стул, приставленный к кухонному столу, уже резала фасоль к обеду.

– Не увлекайся там, все должно в дело пойти, – последовало замечание матери.

Сестра не подала виду, что услышала.

– Умывайся, а потом пойдем за молоком, я уже с голоду помираю, – заявила она.

Я оказалась последней, кто воспользовался ванной. Мальчишки залили водой весь пол, повсюду были отпечатки подошв и босых ног. У себя дома я никогда не сталкивалась с такой мелкой плиткой и тут же поскользнулась, хотя и без последствий – сказалась балетная подготовка. Хотя осенью, конечно, не будет больше ни балета, ни плавания.

Читать дальше