Донателла Пьетрантонио - Арминута

– Что это за старикан? – не переставая поглаживать бороду Леонардо да Винчи на пятидесятитысячной купюре, еде слышно прошептала она, словно кто-то мог прятаться за мусорными баками.

– Нашла время! Лучше скажи, что нам теперь делать? – спросила я скорее себя, чем ее. – Их слишком много, мы не сможем их спрятать.

– Что ты такое говоришь? Слишком много не бывает, – ее пальцы судорожно сжались.

Меня поразил этот безудержный восторг, этот жадный взгляд, устремленный на деньги. Я никогда раньше не знала голода, так и оставшись чужой в доме, где голодали изо дня в день. Привилегии, оставшиеся из прошлой жизни, выделяли меня, отгораживая от остальной семьи. Я была Арминутой, возвращенкой: говорила на непонятном языке и путала, кто мои настоящие родители, а потому завидовала деревенским одноклассницам и даже Адриане: те никогда не сомневались, кого звать матерью.

Сестра сразу стала составлять список всего, что мы теперь купим. В ее глазах зажглись алчные огоньки, будто пачка денег была фонарем, осветившим ее лицо снизу и превратившим его в страшную маску. Но мне светила только тусклая лампочка под потолком гаража, и я вынуждена была опустить Адриану с небес на землю, пока она продолжала перечислять: телевизор, мраморное надгробие для Винченцо, новая машина отцу...

– Этого не хватит, – сказала я, коснувшись ее лба, словно у нее был жар.

– Тебя не поймешь, – взорвалась она. – То слишком много, то не хватит!

Вдруг рядом раздался шорох, словно что-то двигалось за рядами картонных коробок. Я увидела, как она вздрогнула, дернула ногой – и длинный голый хвост скрылся за ящиком сушеного перца.

– Так я и знала, – прошептала она. – Здесь их нельзя оставлять, иначе крысы все съедят. Давай отнесем деньги наверх, но будем держать ушки на макушке: если Серджо их найдет, конец всему.

Ближе к вечеру, когда главы семейств обычно возвращались домой, зашел человек из похоронной конторы. Не тратя времени на приветствия и соболезнования, могильщик, как все его называли, с порога потребовал заплатить хотя бы половину суммы, причитавшейся ему за похороны Винченцо. Отец попросил подождать еще немного: кирпичному заводу грозило банкротство, и его владельцы месяцами задерживали зарплату.

– Первые же деньги, что я получу, будут твоими, клянусь памятью сына, – говорил он, но тот, другой, дал ему всего неделю.

Мы с сестрой слушали, опустив головы и стараясь не смотреть друг на друга, а на следующий день сели планировать грядущие расходы. За покупками мы вышли, дождавшись, пока магазины начнут открываться после обеда, и сразу попали под проливной дождь. Адриане срочно было нужно новое пальто, что привело нас в единственный в деревне магазин одежды, которым заправляла дама, похожая на картофелину с человеческой головой. Ее вялые руки болтались вдоль тела, двигались только короткие пухлые пальцы, да и то лишь в случае крайней необходимости. В магазине было светло и пахло старыми пыльными тряпками. Нас встретили приятный жар керосинового обогревателя и подозрительный взгляд хозяйки.

– Неужто вас одних отпустили за покупками? Ах да, это же у вас брат умер! То-то мать с вами не пошла... Все время на кладбище, бедняжка, вот уж никто не ожидал... – тараторила она без передышки. – Ну, а деньги-то у вас хотя бы есть?

Адриана сунула ей под нос Леонардо да Винчи, потом сложила купюру пополам и убрала обратно в нагрудный карман: только после этого мы смогли спокойно выбрать свободное суконное пальтишко цвета весенней листвы.

– Будет как раз, даже когда я перейду в среднюю школу, – заявила сестра торговке, пытаясь разглядеть себя в зеркале у нее за спиной. Старое пальто с наполовину оторванной подкладкой она оставила прямо на прилавке.

Через пару часов мы уже шли домой, она – осторожно переставляя ноги в новых мокасинах, чтобы не ободрать раньше времени. Наши сумки были забиты сыром и сладостями, а головы – размышлениями о том, как оправдать такие траты. Нашли кошелек с деньгами, решили мы наконец.

– Только я не хочу прятать все это в гараже, – твердо сказала Адриана. – Будем есть все вместе.

Но никто нас так ни о чем и не спросил: мать по-прежнему хандрила, мысли отца были заняты долгами, а братья после ужина набросились на бутерброды с нутеллой, которые мы выложили на поднос, не особо интересуясь, откуда они взялись. Джузеппе я тоже дала пару ложек.

Целую неделю мы могли покупать все, что хотели, но старались тратить понемногу, особенно когда речь шла о сладостях. Потом снова явился человек из похоронной конторы. Мы зазвали отца к себе в комнату и, когда он все-таки пришел, сунули прямо ему в руки нужную сумму. Так Винченцо сам оплатил свои похороны.

До Рождества оставалась всего неделя. Вернувшись домой к обеду, мы обнаружили на голом столе два ящика апельсинов: такого чуда в этом доме еще не бывало. Рядом притулилась картонная коробка, набитая жестяными банками: тушенка и немного тунца – наверное, пока мы с Адрианой с утра были в школе, заходил кто-то из запоздавших с соболезнованиями. Но в воздухе, помимо запаха цитрусовых, я вдруг ощутила другой аромат, знакомый, но такой слабый и нечеткий, что казалось, будто он мне грезится.

Джузеппе сидел в углу и хныкал: откусив кусочек апельсиновой кожуры, он обнаружил, что она горькая. Мать из спальни велела нам распаковать коробку и последить за малышом: из-за мигрени она не успела приготовить обед. Несколько дней назад она снова начала потихоньку заниматься домашними делами, но время от времени опять ложилась в постель и оставалась там часами, глядя пустыми глазами в потолок.

Я почистила для Джузеппе апельсин и предложила ему дольку. Он сперва заморгал, скривив губы из-за резкого вкуса сока, но вскоре привык, даже распробовал сладость и потребовал еще. Адриана открыла тушенку. Мы съели ее прямо из банки, по очереди вылавливая вилками крупные куски. Потом она спустилась с малышом к вдове, и я осталась одна. В спальне было тихо.

В тот день мне не нужно было делать уроки, и от скуки я блуждала по дому, не зная, чем себя занять. Мне не давал покоя цвет всех этих апельсинов на столе: моя «приморская» мать была буквально помешана на витамине С и, когда у меня были уроки балета, всегда давала с собой два уже очищенных, чтобы перекусить в машине. Говорила, они незаменимы после физической активности. Увлеченная этой мыслью, я бросилась к шкафу и, откопав привезенный в августе мешок, принялась рыться в ворохе туфель. Пальцы привычно вытащили со дна пуанты, я унесла их на кухню и надела прямо под клетчатую юбку. Атласные ленты перепачкались и слегка потерлись, пальцы ног сразу же заболели, как всегда после долгих летних перерывов. На ноги из окна падал холодный зимний свет. Я провела рукой по подъему, по давно не тренированным мышцам голени, и те привычно напряглись. Тогда, чуть опершись о спинку стула, я поднялась на пуанты, встала в пятую позицию и попыталась выполнить battement tendu с plie [9].