Донателла Пьетрантонио - Арминута

Но стоило мне надеть пальто, как в замке повернулся ключ: это пришла синьора Биче. Она очень торопилась и заскочила буквально на минутку, что-то забрать. Я из вежливости спросила про Сандру, но в ответ не вслушивалась, настолько мне было плевать.

– Я тут потеряла тетин телефон, не запишете мне ее номер?

Она слегка удивилась, вероятно, припомнив мою сдержанность при упоминании Адальджизы: мне так и не удалось понять, что она вообще обо мне знает, кроме, разумеется, того факта, что тетя оплачивает мою учебу.

– Прости, он у меня, конечно, был, но потом твоя тетя переехала, а я забыла записать новый.

– Но... как же вы получаете деньги? – спросила я, не поднимая глаз.

Она на мгновение запнулась: наверное, задавалась вопросом, стоит ли говорить.

– Она привозит их сама в последнюю пятницу каждого месяца.

Естественно, по утрам, пока меня нет дома, иначе мы бы встретились.

– Одна? – вырвалось у меня.

– Да. А теперь прости, я спешу: Сандра ждет, – но вместо того, чтобы выйти, она сделала два шага в сторону ванной и остановилась. Я так и стояла у двери, взявшись за ручку. – До конца каникул далеко, а ты уже вернулась и ходишь мрачнее тучи. Хорошо хоть к подруге поедешь, отвлечешься немного. А решишь там заночевать – не бойся, я разрешаю.

Кусочек кекса лежал передо мной на столе, покрытом скатертью с рождественскими узорами. По ее краю вереница оленей тянула набитые подарками сани – правда, первый в этой цепочке был уже обезглавлен краем ткани, да и остальных, похоже, ждал тот же конец.

– Тоже не любишь цукаты? – спросила мама Патриции, видя мою нерешительность.

И тут же, словно бог знает каким образом высвобожденные этими словами, слезы хлынули из моих глаз прямо на засахаренные фрукты, изюм и сладкую желтоватую мякоть кекса. Застывшая на соседнем стуле Пат напряженно уставилась на мать. Ванда молча махнула рукой, и ее муж ушел в гостиную, включив погромче телевизор. Если не считать этих звуков, ужин оказался до странного тихим: только скрежет ножей, изредка задевавших тарелки – и все. Наверное, так поминают старых кошек.

– Она, оказывается, не болела, просто забеременела, – повторяла я, вытирая щеки красной салфеткой. – И как я только сразу не поняла, еще до того, как меня в деревню отправили?

– Значит, ты была к этому не готова, – сказала Ванда, пересаживаясь поближе.

– И потому они меня отослали? А что мне нужно было сделать? Уж конечно, я бы помогла ей с малышом.

– А сама она что говорит?

– Ничего. Это сестра случайно узнала.

Ванда недоверчиво приобняла меня за плечо. Я прижалась щекой к ее мягкому шерстяному свитеру и устало закрыла глаза. Мне хотелось, чтобы она молчала и не двигалась, подарив мне покой, пускай всего на несколько минут, дав возможность ощутить тепло живого тела, раствориться в его запахе и ненадолго забыться.

– Стоит ли доверять девчачьим выдумкам? Уверена, рано или поздно Адальджиза поговорит с тобой и все тебе объяснит.

Я услышала, как внутри у нее, прямо там, куда я прижалась ухом, все клокочет от возмущения и резко выпрямилась.

– Зато теперь я знаю, когда она является платить синьоре за очередной месяц: утром, пока я в школе. Ничего, в следующий раз мы не разминемся!

Послышался голос Николы: он звал Ванду ответить на срочный телефонный звонок.

– Давай я побуду с тобой, посижу в соседней комнате, – предложила молчавшая все это время Пат.

– Нет. Я должна сделать это сама.

– А знаешь, я ведь видела как-то Адальджизу с младенцем и ее нынешним мужиком, – выпалила Патриция, будто ей это только сейчас пришло в голову. – Знаешь вдовца из ее прихода, такой мускулистый парень, красавчик?

Поскольку вдовцы меня не интересовали, я его почти не помнила: ну, женился когда-то в нашей церкви, а после смерти жены иногда заходил вечерами – но для порядка немного обиделась на Пат. И почему она вечно вспоминает обо всем в последний момент?

– Ну а ребенок? – спросила я после долгого молчания.

– Да кому нужно на него смотреть? Я была слишком занята разглядыванием его отца. И потом, он же спал.

– Но ты хотя бы видела, кто держит его на руках?

– Это да. Адальджиза, конечно.

Даже не сводный брат, подумала я, ведь она-то мне не мать.

Патриции хотелось посплетничать еще, но тема оказалась для меня слишком болезненной, и вернувшаяся в комнату Ванда услышала только последнюю фразу.

– Вот уж ты бы лучше помолчала, – сказала она, бросив на дочь сердитый взгляд.

Мы сидели, скрестив ноги, на индийском ковре в ее комнате при свете разноцветного ночника с прикроватной тумбочки, и Пат уговаривала меня пойти с ней на вечеринку через неделю: похоже, так и не поняла, что у меня нет ни сил, ни желания. Она перечисляла знакомых ребят, которые, конечно же, ни за что не пропустят такое событие, потом показала мне свои первые туфли на шпильке, купленные в каком-то модном магазине в центре. Я могла бы надеть туфли ее матери, настаивала она, у нас же один размер. В самый разгар спора Ванда зашла пожелать нам спокойной ночи, и Патриция попросила ее помочь меня переубедить. Я снова повторила, что вечеринки меня не интересуют.

– Тебе нечего стыдиться того, что произошло, у тебя ведь не было выбора. Тут во всем виноваты одни лишь взрослые, – сказала она, погрозив пальцем куда-то в небо.

– Ну спасибо, подруга! Я, пожалуй, не отказалась бы поразвлечься в компании парней и девчонок, да вот только чувствую, что развлечения у нас разные. Раньше я считала себя одной из них, но это все оказалось враньем, и теперь твердо знаю, что судьба приготовила для меня что-то другое, – выпалила я, обращаясь только к Ванде, будто Патриция не сидела на ковре прямо передо мной.

– Судьба – это слово для стариков, ты не можешь всерьез верить в это в свои четырнадцать. А если все-таки веришь, так измени свою судьбу. Ты и правда не такая, как другие, ты гораздо сильнее. После всего, что с тобой случилось, ты по-прежнему твердо стоишь на ногах, чистенькая, аккуратная, со средней «восьмеркой» за первый триместр. Мы тобой гордимся, – ответила она, взглянув на дочь, словно ожидая поддержки.

– Вы даже представить себе не можете, каких усилий мне стоило остаться, как ты говоришь, чистенькой-аккуратненькой и продолжить учиться.

Она со вздохом опустилась на кровать.

– Знаю, знаю. Но постарайся держаться и не отвлекайся на дурные мысли.

А Патриция схватила меня за руки и крепко сжала:

– Ты же моя подруга, между нами все как прежде.

– Между нами – да, – и я потянулась к ней, пока мы тихонько не стукнулись лбами.

Вниз по улице двигалась вереница карет: близилось Крещение.

Я разделась в тусклом свете уличных фонарей. Ясное небо над городом тоже будто светилось изнутри. Откинувшись в разложенном еще с лета на балконе синьоры Биче шезлонге, я принялась стягивать пижаму, сперва верх, потом низ, за ней по очереди носки и теплую нижнюю сорочку. На груди бледными точками отражались звезды. Сандра в комнате уже видела десятый сон, ее нога в гипсе напоминала замотанную в одеяло колонну.