Донателла Пьетрантонио - Арминута

– Тут тесновато. Прости, что долго не навещала, я совсем с ног сбилась. Гвидо вечно на работе, а приводить жилье в порядок с малышом на руках можно годами, – оказывается, она вернулась в наш старый домик у моря, потому и пропала так надолго.

Надо же, я ведь и не знала, как зовут того, кто изменил всю нашу жизнь. А с какой лучезарной улыбкой Адальджиза произносила имя сына: Франческо – в честь святого, которому чаще всего молилась. Я слушала очень внимательно, хотя и отвернулась, чтобы этого не показать.

– И кровать твоя по-прежнему на месте, – пробормотала она едва слышно, поглаживая абруцезское шерстяное одеяло, согревавшее меня по ночам.

Она опять привезла полную сумку подарков: носки, серебряный браслетик, гигиеническая помада для моих постоянно трескающихся губ... Я приняла их без смущения, но и без благодарности, и пока она выкладывала все это на тумбочку, размышляла, что отвезти сестре.

– Зайдешь к нам в воскресенье на обед? – вдруг спросила она.

– На выходные надо поехать в деревню, – ответила я, не поднимая глаз.

– Ну, значит, в другой раз.

Но воскресенья шли и шли, а «другой раз» все не представлялся.

На Пасху, в редкий момент близости, я рассказала матери о приглашении. В кухне мы были одни: я помогала ей чистить освященные яйца.

– Соглашайся. В конце концов, это ведь Адальджиза тебя вырастила.

В последнее время она не раз пыталась смириться с визитами родственницы – возможно, чувствуя к ней некую неосознанную благодарность за то, что воспитала меня не такой, как остальные ее дети.

– Кабы не она, ты заместо учебы была бы нынче в деревне поденщицей, а с ней ни горя, ни нищеты не знала, тем паче голода, – попрекала она меня. – Да, оплошала она, с кем не бывает, но не станешь же ты всю жизнь из-за этого губу дуть?

Сама Адальджиза о воскресном обеде больше не заговаривала, но я чувствовала, что это стало ее навязчивой идеей. Встречались мы по-прежнему у синьоры Биче, не считая пары случаев, когда она убедила меня сходить с ней в универмаг и, будучи в настроении, накупила целую груду вещей для меня и для малыша. Хаотично перемещаясь из одного отдела в другой, мы, наверное, снова выглядели, как мать и дочь.

В начале мая она наконец повторила свою просьбу: теперь, помимо волнения, в ней звучало какое-то странное беспокойство.

– Гвидо хотелось бы получше тебя узнать. Нам кажется, время пришло, – сказала она, несколько раз медленно и беззвучно соединив ладони, словно аплодируя собственным словам. – Не отвечай сейчас, лучше я позвоню в пятницу.

Синьора Биче, оглядев нас, ласково улыбнулась, а в пятницу, сняв трубку, на мгновение прикрыла микрофон рукой:

– Давай, соберись!

К моему удивлению, воскресным утром она настояла на том, чтобы я оделась поприличнее, а потом, позаимствовав у Сандры черный карандаш и тушь, сама подвела мне веки и накрасила ресницы (возможно, слегка перестаравшись). Вскоре, сгорая от желания поскорее за мной заехать, позвонила Адальджиза, но я заявила, что по такой чудесной погоде предпочитаю пройтись.

Впрочем, в последний момент я решила, что не очень довольна своим видом, и, не понимая до конца, для кого это делаю, добавила на бледные скулы немного румян, а потому опоздала на автовокзал. Адриана уже приехала и дожидалась меня, мрачно поглядывая по сторонам.

– Ты совсем спятила? Бросила меня совсем одну посреди города! Сперва звонишь мне к Эрнесто, заставляешь встать пораньше, а потом не изволишь явиться?

Не желая соваться к Адальджизе одна, я упросила ее пойти со мной и теперь об этом жалела: на ней было заштопанное платье и грязные ботинки, волосы, как обычно, лоснились от жира, хотя было воскресенье, банный день. Она перехватила мой взгляд:

– Если бы осталась помыться, пропустила бы почтовый фургон.

Я обняла ее.

– Автобус, Адриана! Ты должна сказать, что приехала на автобусе, никого не предупредив.

Рассмеявшись, мы по очереди поплевали на носовые платки и принялись начищать старые мокасины. Сестра хотела поболтать, но мне еще предстояло провести для нее инструктаж.

– Пожалуйста, постарайся говорить по-итальянски, а не на диалекте. Все, кроме хлеба, надо есть вилкой и ножом, не руками. Если не знаешь, как, смотри на меня. Когда жуешь, прикрывай рот и не облизывайся.

– Божечки, этак у меня никаких нервов не хватит. Такое ощущение, что мы премся на прием к английской королеве. Ты что, уже забыла, что она тебя выбросила, как ненужную тряпку?

– Не лезь не в свое дело. И веди себя прилично, если хочешь, чтобы Адальджиза помогла тебе перебраться в город.

Путь предстоял неблизкий, но завидев автобусную остановку, Адриана каждый раз настаивала на том, чтобы и дальше идти пешком.

Мы опоздали. Я позвонила у калитки в саду: звук был незнакомый, более мелодичный. Забор тоже поменяли – на сплошной, снаружи ничего не разглядишь. Бросив последний взгляд на потное лицо Адрианы, я заправила ее торчащие волосы за уши (может, так будет меньше заметно, какие они сальные) и еще раз повторила:

– Помни, что я тебе сказала.

Щелкнул замок, и мы вошли. Пахло скошенной травой. Вдоль газона в геометрическом порядке выстроились новые клумбы, чуть дальше высилось недавно посаженное дерево: земля под ним была еще совсем свежей. У меня пересохло в горле, сердце отчаянно колотилось в груди. В дверях возник мужчина в белой рубашке.

– Мы ожидали одну синьорину, никак не двух, – добродушно улыбнулся он и крепко пожал нам руки, как взрослым.

– Здравствуйте. Сестра решила устроить мне сюрприз, – извинилась я.

– Ничего, располагайтесь. Сейчас поставим еще одну тарелку.

Мы уселись рядом, застыв от страха: до меня наконец дошло, что дом, на первый взгляд, такой знакомый, больше никогда не будет прежним.

– Адальджиза подойдет буквально через минуту, она сейчас с ребенком: его нужно покормить и уложить спать ровно в двенадцать. Пока можете вымыть руки, ванная там.

– Да, я знаю, спасибо.

Адриана, и без того переминавшаяся с ноги на ногу, бросилась к двери. Та громыхнула: я успела забыть об этой ее особенности и задержалась, стараясь не грохнуть еще раз, а когда обернулась, сразу поняла, в чем причина такой спешки.

– Слава богу, а то я уже, кажись, трусы обмочила. Надеюсь, пахнуть не будет.

Мне без труда удалось успокоить ее (но не себя): очарованная богатым выбором косметики на полочке возле зеркала, она с трудом согласилась покинуть ванную. А я без часов совсем потеряла ощущение времени, и мне стало казаться, что для обеда уже слишком поздно.

В столовой никого не было, но из кухни доносились голоса и запахи: Адальджиза готовила рыбу. Я, как раньше, в прошлой жизни, почувствовала непреодолимое желание войти, взглянуть на плиту, попробовать что-то с пылу с жару, и остановилась, только уже сделав шаг: этот дом больше мне не принадлежал, я была здесь теперь лишь гостьей. Но комнату, свою комнату, хотела увидеть снова, пусть даже всего на миг.