Петра Вернер - Неожиданный визит [Рассказы и повести писательниц ГДР]

— Не люблю этот город, — произнес за ее спиной Пьер, — тут все такое ненастоящее, исковерканное.

— Но такое прекрасное, — сказала Марта. Она пошла в ванную, быстро разделась и направила на себя холодную струю. Она посмотрела на свое отражение в зеркале, и ей показалось, что оттуда смотрит на нее чужое лицо. «Ну и напилась же ты», — сказала она себе.

Во всех подробностях Марте запомнился только этот первый вечер; все, что было потом, смешалось. Вот она сидит на конгрессе и, подперев голову руками, старается внимательно вслушиваться: ведь придется отчитываться перед стариком, перед всем институтом. Вот она в залах Лувра, в метро, в Латинском квартале, где они с Пьером гуляют под газовыми фонарями. Она идет по улицам в пестрой толпе, пьет вино в каком-то бистро, улыбается на банкете коллегам, выслушивает комплименты.

«Ты прекрасна, хоть и не красива», — сказал ей тогда Пьер. Всю неделю они были заняты только друг другом. Но близился день расставания, и все должно было кончиться.

— Ты думала когда-нибудь о том, чтобы остаться здесь?

— Нет, Пьер, я бы не смогла.

Пьер не поехал провожать ее на аэродром. Только потом она поняла, что ему это было слишком тяжело.

В тот первый вечер, когда она вышла из ванной, Пьер все еще стоял у окна и курил.

— Марта, — позвал он.

Она пошла к нему, как к чужому, ничего не чувствуя.

Долгое время воспоминания об этом были для нее столь же мучительны, как мысли о той фразе Пьера, которую он произнес в их последнем разговоре. Марта старалась все забыть, забыть даже лицо Пьера, его глаза, в которых светились любовь и отчаяние, когда они расставались. Все кончено.

Вернувшись домой, она с удивлением поняла, что записи, сделанные ею на конгрессе, оказались удачными. Во всяком случае, старик остался доволен. Он пригласил Марту в русский ресторан и за ужином без всякой задней мысли спросил, как поживает Пьер Дюран. Отвечая ему, она даже не покраснела.

А потом появился Пауль. Вначале Марта лишь с любопытством присматривалась к нему. Пауль пришел в их институт недавно и считался подающим надежды молодым ученым. Он упорно и плодотворно работал и продвигался успешнее многих. Пожалуй, Пауль первым из ее коллег увидел в Марте женщину, проявил к ней интерес. Другие мужчины в их институте, за исключением разве что старика, явно в этом сомневались. «Про тебя говорят, что ты безнадежный случай», — рассказывал ей потом Пауль.

Ироничный и вместе с тем внимательный, он сумел разрушить стену одиночества, которой она окружила себя в институте. Он играл в то, что завоевывает ее, а она ему подыгрывала. Она сравнивала его с Пьером. Но надо ли было сравнивать доброту с веселостью, опыт со способностями? Пьер был человеком другого поколения, он был далеко. Был недостижим.

Пауль переехал в ее двухкомнатную квартиру, и каждый занял по комнате, чтобы и впредь спокойно работать. Они даже, не делая из этого никакого шума, сходили в загс. Марта в письме к Пьеру упомянула об этом факте лишь мимоходом.

Но Пьер тотчас отреагировал.

«Приписка в конце твоего декабрьского письма, Марта, как ни глупо в этом сознаваться, удивила и огорчила меня. Что ж, я могу лишь от всей души пожелать тебе счастья. Обнимаю тебя Навсегда остаюсь твоим другом».

Марта сожгла это письмо вместе с другими письмами Пьера, сохранив только фотографию паренька в полувоенной форме.

Отель «Partizánska cesta», выстроенный лишь несколько лет тому назад, был уже слегка обшарпан, но почему-то казался от этого даже более уютным.

Балконная дверь осела, на полированном столике были пятна от воды, а на паркете — царапины от лыжных ботинок. Но Марте нравилось смотреть на эти следы, оставленные другими людьми. Ей нравился этот номер, похожий на все гостиничные номера и все же принадлежавший сейчас только ей.

Зазвонил телефон.

— Говорите, говорите!

Какие-то голоса, шум. Пьер.

— Как Мишель?

Все в порядке, — спокойный голос Пьера звучал совсем близко, — он уже дома, его не стали оперировать. Как ты? Почему ты молчишь, Марта?

— Я просто рада, что слышу твой голос.

— Как ты там?

— Здесь хорошо, снег, ели и больше ничего. Только снег и ели. Ты приедешь?

— Если не будет сильного снегопада и дороги не занесет, может быть, еще приеду.

— Пьер, здесь так хорошо!

— Если до послезавтра не появлюсь, не жди меня.

— Приезжай, Пьер, — попросила она, уже положив трубку, — приезжай.

Марта переоделась, провела щеткой по волосам и, стоя перед зеркалом, внимательно посмотрела на свое отражение.

— Как же ты глупо ухмыляешься, Марта, — строго сказала она себе и мазнула по губам помадой, — ну да ладно, сегодня я тебя прощаю.

В ресторане она села за маленький столик у камина. Официанты здесь обслуживали без той угодливости, которая отличает персонал в гостиницах высшего разряда. Они приветливо улыбались, один подал меню, другой накрыл стол, налил вина. Несмотря на обоюдную скудость словарного запаса, они ухитрялись объясняться. Суп? Мясо? Спасибо. Вина? Много снега. Да, много снега. Марта заметила, что, сама того не желая, села лицом к двери, в которую мог войти Пьер.

Но снег по-прежнему шел. Мело всю ночь и весь следующий день. С неба сыпалась уже не крупа, а мокрые, тяжелые хлопья.

В горах лыжи шли плохо, и Марта решила пойти пешком и спуститься в долину и, может быть, добраться до какой-нибудь деревушки.

Уже смеркалось. Было совсем тихо, только снег скрипел под ногами да журчал ручей, который бежал вдоль дороги. Все следы замело, и никто не попадался ей навстречу. Внезапно, без всякой причины, Мартой снова овладело пьянящее чувство счастья — как во сне, когда ей приснилось, что приехал Пьер.

До деревни она не добралась. Дорога сворачивала в горы, и Марта пошла назад. Наверху, за деревьями, светились окна отеля. Она медленно поднималась и вдруг в стороне от дороги заметила что-то темное. Она свернула на тропинку, протоптанную в свежем снегу, и остановилась перед небольшим обелиском, сложенным из нетесаного камня. Марта перчаткой смахнула снег с надписи и прочла:

СССР

Василий Иванович Бабкин 1944

ЧССР

Артур Миковини 1915—1944

Йозеф Враздяк 1923—1944

Бернард Мистрик 1924—1944

Стефан Збирка 1926—1944

Юлиус Перихта 1924—1944

Ладислав Маковник 1926—1944

Антон Кучера 1926—1944

Йозеф Гаврила 1902—1944

Под снегом лежали полузасыпанные цветы. Должно быть, к партизанам приходили из ближайших деревень. Брат, мать, невеста…

1944–1944–1944… Будто автоматная очередь.

Она вернулась на дорогу. Пьеру во время войны было столько же, сколько самым молодым из них. Нет, если бы они остались живы, самые младшие были бы сейчас ровесниками Пьеру.

Пьер — то есть тот паренек с улыбающимися глазами и винтовкой на плече — в 44-м был партизанским связным, прятал в отцовском сарае листовки, добывал одежду и продукты, а потом ушел в маки.