Борис Дышленко - Людмила

— И вы пошли с ним.

— Не сразу. То есть я решила, что пойду, тем более, что, и правда, было похоже, что он нуждается в помощи, а не ищет... Ну, вы понимаете, о чем я.

— Понимаю. И он действительно ничего...

— Ну, потом, но не очень настойчиво, может быть, просто думал, что я обижусь, если он не окажет внимания. Нет, ничего не было. В общем, я убедилась, что он и в самом деле боится, не играет. Когда мы подходили к дому — мы шли дворами, — то остановились у флигеля. Там мы притворились парочкой и минут пять мы так простояли. Он сказал, что хочет убедиться, что в парадной никого нет. Потом он попросил меня выйти в переулок, посмотреть, не стоит ли там какая-нибудь машина, вообще, нет ли чего-нибудь подозрительного. Я немного напряглась. Я уже не думала, что он таким способом завлекает меня — я ведь и так шла к нему, — но мне вдруг пришло в голову, а что, если у него мания преследования. Не очень-то хотелось оставаться один на один с сумасшедшим. Когда мы пришли к нему, он закрыл дверь на засов и в комнате не включал свет. Мы оба тогда очень устали, просто валились с ног, так что, не раздеваясь, легли и заснули. Он и потом не приставал. Так, немножко, но, вообще, ему было не до этого. И кроме этих страхов у него были проблемы. С психикой. Кое-что он видел не так. Я пыталась ему помочь, как могла. Он писал меня — я сама настояла. Но это потом.

Я не увидал особенной последовательности в ее рассказе, но сейчас не стал на этом заостряться..

— А страхи? Это тоже было связано с психикой? — спросил я.

— Вы же видите, чем это кончилось.

— А что за человек должен был к вам прийти? — спросил я. Так, чтобы что-то спросить.

— Артур Грэй, — едко усмехнулась она. — Совет одного знакомого. Впрочем, это вас не касается.

Не касается, так не касается — я не стал развивать эту тему.

— Ну хорошо, — сказал я. — Что же дальше? Вы можете еще что-нибудь сказать? Какие-нибудь мелочи. Ведь это с чего-то началось. И, видимо, незадолго до вашей встречи, если он был так напряжен. Может быть, он что-нибудь говорил? Если у него неприятности с милицией, ну, скажем, из-за двести девятой статьи, то в этом я мог бы ему помочь.

— Что это за статья? — спросила она.

— Тунеядство, — сказал я. — Так называемое тунеядство.

— Нет, он работает, — сказала она. — У него хорошая работа. Он может на нее даже не ходить, работать дома. Это Художественный Фонд.

— Так что же все-таки дальше? Как он себя вел?

— В остальном нормально, — сказала она. — Просто не выходил из дому. В магазин — а больше никуда — ходила я. Я же подходила к дверям, если звонили.

— А звонили?

— Два раза. Я говорила, что его нет в городе.

— Не проще было не подходить.

Она подумала.

— Видите ли, я жду, — потом сказала она. — Я же говорю, ко мне должен придти этот знакомый. Я оставила ему записку. Но вообще, он бы, наверное, сначала позвонил. А может быть, нет. Он должен был мне помочь, — сказала она таким тоном, как будто это теперь исключалось.

— А что говорили те, кто приходил?

— В первый раз просто спросили Женю.

— Как спросили? Именно Женю или Торопова? Впрочем, это ничего не значит. Могли спросить и Женю. А второй раз?

— Приходил один художник. Он назвался.

— Как? Случайно не Иверцев? — спросил я.

— Иверцев. Ой! — она со страхом посмотрела на меня.

— Ничего, — сказал я. — Я, как видите, и так это знаю. Однако вы, и в самом деле, неосторожны. Как можно так открывать незнакомому.

— А кому я нужна? — сказала она. — Ведь я ничего не знаю.

— Кроме того, что его похитили, — сказал я. — Думаю, этого достаточно. Вы не знаете, с кем вы разговаривали в первый раз. Если это они...

— Кто «они»? — спросила она.

— Еще не знаю, — сказал я. — Преступники во всяком случае, — я подумал. Кажется, пока спрашивать было больше нечего. — Больше никому не открывайте, — сказал я. — Я к вам завтра зайду.

— У меня, — она замялась. — Мне неудобно. У меня совсем нет денег. Я хочу есть.

— О черт! — я хлопнул себя по лбу ладонью. — Как это не пришло мне в голову! — Я достал бумажник. — Хотя, знаете что. Давайте-ка лучше я сам схожу, возьму вам чего-нибудь. Заодно посмотрю, не вертится ли кто-нибудь вокруг. По идее не должны, конечно, но все-таки... У вас есть какая-нибудь авоська?

Она вышла. Я подошел к окну, посмотрел. Напротив, этажом ниже, увидел повернутое к окну зубоврачебное кресло, старичок в белом халате пожимал руку какому-то высокому человеку.

Девушка появилась в комнате, подошла ко мне, протянула полиэтиленовую сумочку с отпечатанными на ней хрупкими блондинками в купальниках.

— Как вас зовут? — спросил я.

— Людмила. Чему вы улыбаетесь?

— Нет, — сказал я. — Ничего. Красивое имя.

Я взял сумку.

— Проводите меня, — сказал я, — и закройте за мной дверь.

Я вышел. Во дворе, на лавочке небольшой дед с транзистором слушал футбольный репортаж, дальше, за второй решеткой, у флигеля переминалась с ноги на ногу девица в черной «мини» и с ней двое каких-то, больше во дворе никого не было.

В переулке я ничего подозрительного не заметил. На площади зашел в булочную, взял там городской батон, килограмм песку и пачку чаю. Подальше, в гастрономе взял в мясном отделе пару сырых антрекотов, отстоял небольшую очередь в молочный отдел за маслом и каким-то сыром, подумал и купил бутылку белого вина, да еще мне пришлось вернуться за сигаретами. На все у меня ушло минут двадцать.

Возвращаясь дворами, я подумал, откуда они могли знать, что Торопов скоро придет? Проследили его до вокзала? Тогда почему не схватили по пути туда и зачем заходили? Чтобы выяснить, нет ли там кого? Теперь, не найдя у него ключей, они должны понять, что он не один. Да, для блондиночки это место тоже опасно.

Блондиночка на этот раз сначала отозвалась из-за двери, и я похвалил ее за это.

— Это вам на сегодняшний день, — сказал я, доставая продукты, — а завтра мы увидимся. Я думаю, что вам вообще не нужно здесь оставаться. Я придумаю что-нибудь другое.

Она смотрела на меня, как на Артура Грэя: кажется, она действительно здорово проголодалась.

— Даже вино, — сказала она. — А зачем вино?

— Успокаивает нервы, — сказал я.

— Я сейчас поджарю бифштексы.

— Это антрекоты, — сказал я. — Жарьте только себе. Мне надо идти. Устраивать свои и ваши дела. Кажется, они становятся общими. Я вам оставлю на всякий случай свой телефон. Даже, пожалуй, два. Если что-нибудь произойдет, позвоните, но в этом случае звоните лучше из автомата.

— Что? Разве могут прослушивать?

— Могут, — сказал я, вспомнив, как сам это делал.

Я взял с подоконника конверт с хрупкой блондинкой.

— Закройте за мной, — сказал я. — И на засов тоже.

Ноги следователя — одна на другую — далеко торчали между двумя тумбами письменного стола, а головы почти не было видно из-за стопки грязно-белых папок. Он подтянул ноги и появился над папками, потянулся.