Борис Дышленко - Людмила

Приоткрыв дверь, Людмила позвала меня снизу. Я заложил книгу конвертом и спустился вниз. Людмила была теперь в легком, пестром халате, и волосы были распущены и ложились на плечи, но чулки были те же.

Она предложила мне сесть, а сама вышла, но скоро вернулась, неся в одной руке тяжелую хрустальную вазу с виноградом, а в другой бутылку белого вина. Поставила все это на стол. Села рядом со мной, положила голову мне на плечо. Я осторожно выпустил дым в сторону от ее волос, погасил в пепельнице сигарету. Она попросила что-нибудь ей рассказать. Я хотел пожать плечами, но так я бы потревожил ее. Я сказал, что у меня все спокойно, что не было никаких происшествий.

— Разве только о происшествиях можно говорить? — спросила она.

— Нет, — вздохнул я, — не только, но я еще не придумал, о чем.

Она спросила меня, кого сбила машина — все равно ведь заговорили о происшествиях — и я засмеялся. Она смутилась, подняла голову с моего плеча.

— Извини, я не хотела...

— Да нет, — сказал я, — ничего.

Я сказал, что машина сбила какого-то длинного человека. Она на мгновенье застыла, тревожно смотрела на меня, осторожно коснулась пальцами рта. Она не решалась спросить, как он. Я сказал, что вчера он был мертв.

— Как ты можешь этим шутить, — без выражения сказала она. У нее как будто не хватило воздуха воскликнуть.

Я сказал, что не стал бы плакать, даже если б знал, что мои слезы его воскресят. Она не спросила, почему, только наклонилась вперед, все еще держа пальцы у губ.

— Опять, — сказала она.

Я сказал, что это несчастный случай. Она, конечно, не поверила мне, она покачала головой: второй за неделю. Я все-таки пожал плечами — не я же его сбил. Я сказал, что он попал под скорую помощь, как будто это что-то объясняло. Потом я соврал, что он поскользнулся и упал и — надо же было — как раз под машину, мол выскочил на дорогу, возможно, был пьян и вот выскочил и поскользнулся или, может быть, зацепился за что-то (мне стало немного не по себе, потому что я вспомнил, как все это произошло), а шофер не успел затормозить — обычная история.

— Ужасно! — прошептала она. — Ужасно.

— Нет, — сказал я, — мгновенно. Он и сообразить не успел.

Я подумал, что надо закурить, и закурил.

— Конечно, печально, но, в конце концов, все там будем.

Людмила, сидела поникшая, грустная, молчала. Потом она спросила меня, остановилась ли та машина, которая сбила его. Я сказал, что, конечно, остановилась, и для убедительности снова добавил, что это была скорая помощь, но это почему-то еще больше расстроило ее.

— Скорая помощь, — потерянно сказала она. — Даже так?

Я не понял, что она имела в виду, но подумал, что стоит предупредить Прокофьева, чтобы он не сказал случайно что-нибудь другое, и при встрече предупредил, но позже мы к этой теме больше не возвращались, да, собственно, и не было случая, хотя, возможно, она и не поверила мне, а сейчас ее улыбка была неуверенной, и рука немного дрожала, когда она принимала от меня наполненный холодным вином бокал, тонкое стекло стало матовым, как виноград, и я сказал ей, что я с ней, и ей нечего бояться.

— Хотела бы я, — сказала она, — хотела бы я, чтобы ты был со мной.

Но я не понял, что она этим хотела сказать.

Некоторое время сидели молча. Я курил, выпуская дым куда-то вверх, где он смешивался с сумерками того же цвета.

— Поставить что-нибудь? — спросила Людмила.

— Какие-нибудь шлягеры, — сказал я, — желательно, что-нибудь мягкое в стиле «ретро».

— Ничего такого нет, — сказала она.

Я подумал, что у меня дома тоже ничего такого нет, и вспомнил, что уже сколько лет не видел, чтобы кто-нибудь танцевал, что в компаниях и даже на вечеринках ведут удручающе серьезные и одновременно несуразные разговоры, а может быть, я просто давно не бываю в таких компаниях, где танцуют.

— Ну что ж, — сказал я, — тогда ничего не надо. Нельзя танцевать — давай просто посидим.

— Танцевать? — она даже вспыхнула от удовольствия.

Но сейчас же спохватилась: наверное, вспомнила про похороны.

— Да, нельзя.

Ссутулясь, подошла к дивану, села рядом со мной, подняла за ножку бокал, едва заметно кивнула. Я тоже взял свой бокал, отпил немного холодного горьковатого вина.

— Твое здоровье.

Она ответила еще одним кивком, отпила.

— Я ждала тебя вчера, — сказала она, повернувшись на диване.

Я сказал, что весь день был занят, хотел зайти вечером, да вот помешал этот несчастный случай. Пришлось давать показания. А потом было уже слишком поздно, и я отправился домой.

— А вместо тебя пришел Прокофьев, — грустно сказала Людмила.

Я подумал, что и здесь она опередила меня. Вот ведь, ни в чем не даст преимущества. Впрочем, я бы и не спросил.

— Я, пожалуй, была неправа, — сказала Людмила. — Он совсем не такой, каким хочет казаться. Правда, не знаю, поняли ли мы друг друга.

Я спросил, что за тема, если это не секрет.

— Секрет, — сказал она с каким-то странным выражением, но потом, увидев мой жест, сказала. — Все та же тема: причина сашиной смерти.

— Да, — сказал я, — Прокофьев знает об этом.

— Он боится за тебя. Вся эта история. Саша и все остальное. Он говорит, что ты ничего не знаешь. Не знаешь даже, что ищешь и в чем состоит преступление. Не знаешь, в чем заключается наибольшая опасность.

— Он знает? Пусть будет так добр, скажет — я тоже буду знать.

— Не сердись на него, — сказала Людмила. — Просто он боится за тебя. Он говорит, что ты на неверном пути, но на верном ты можешь сломать себе шею.

— Я не сержусь, — сказал я. — Я отлично знаю Прокофьева. Знаю, что это не тип «доброжелателя», но здесь... Я просто физически не могу не заниматься этим делом. Может быть, я им занимаюсь всю жизнь.

— Все та женщина, — сказала Людмила. — Та женщина в голубом берете.

Я молчал. Не знал, что на это ответить.

— Прокофьев говорил мне о ней, — сказала Людмила.

— Да, и что он сказал? — спросил я.

— Он сказал, что это просто наваждение. Он сказал, чтоб я не обращала на это внимания.

— Не обращай на это внимания, — сказал я. Я подумал, что это, и в самом деле, наваждение. Но голубой берет...

— Давай выпьем, — сказала Людмила.

— Твои успехи, — сказал я.

— Ты за мои успехи, а я за то, чтобы ты, наконец, нашел эту женщину в голубом берете. Как ее имя?

— Людмила, — сказал я, — но может быть, ее, и в самом деле, не существует. И потом...

Я хотел сказать, что мне не надо ее великодушной жертвы, но воздержался от этой грубости, да и подумал, что теперь, когда я знаю, что она замужем, может, и правда, не надо.

— Что? — спросила Людмила.

— Нет, — сказал я. — Просто она может быть и без берета.

Я взял бутылку, налил немного вина. Ей и себе. Распечатал новую пачку сигарет. Закурил. Молчали.

Людмила взяла со столика книгу, раскрыла ее.