Борис Дышленко - Людмила

Потеряв ощущение времени и пространства, я некоторое время стоял над рассыпавшимися планшетами. Потом наклонился и стал собирать их. Это были какие-то оформительские эскизы, обычная художественная халтура, но на одном из картонных листов, среди хорошо написанных заголовков, относящихся к жизни какой-то воинской части, были аккуратно расклеены эти черно-белые порнографические снимки.

Я обернулся и увидел совершенно изумленный, ничего не понимающий взгляд следователя.

— Что это? — громким шепотом спросил он.

Их было несколько, этих планшетов, и те из них, которые должны были рассказывать о повседневной лагерной жизни, были проиллюстрированы обычными снимками — солдаты в столовой или солдаты в библиотеке, — но там, где речь шла о боевых учениях, были вклеены эти самые карточки. Мы со следователем долго смотрели друг на друга. Мы оба ничего не понимали.

— Ладно, это, в конце концов, его дело что туда вклеивать, — сказал следователь. — Может быть, он так понимает боевые учения.

Я положил папку на место, снова спрыгнул со стула. Людмила бросила в чемодан пестрое, кажется, шелковое платье, черные чулки. Глянула на меня, покраснела, захлопнула чемодан.

— Все, — сказала она. Застегнула ремни.

Я взял с подоконника томик Грина с конвертом. Мы вышли, Людмила закрыла дверь на ключ на два оборота, постояла секунду, вздохнула, двинулась вниз. Я взял ее чемодан.

— Они вам ничего не сказали в милиции? — спросила она меня.

— Что они могли сказать? — ответил я. — У меня своя голова на плечах.

— Я боялась, что они обыщут меня, — сказала она так, чтобы не слышал следователь. — Боялась, что они обыщут мою сумочку.

— Что у вас там, пистолет? — спросил я, хотя знал, что они ее обыскали.

— Нет, это не мое. Так, случайно оказалась одна вещь. Это его, Жени.

— О чем вы там шепчетесь? — полушутя полусерьезно крикнул снизу следователь.

Людмила испуганно замолчала.

— Ну, так что у вас там? — спросил я.

— Да нет, ничего, — сказала она. — Просто я боюсь, не наговорили ли они чего-нибудь обо мне.

— Я ж говорю, у меня своя голова на плечах, — сказал я.

По пути следователь завез меня домой, и, когда я выходил из машины, Людмила как-то странно посмотрела на меня. Как-то заколебалась, как будто что-то хотела сказать, но ничего не сказала. Я попрощался, и машина, развернувшись, выехала со двора.

Рассеянные цветные пятна витража окрашивали сухую, белую в прошлом поверхность и исчезали на закруглении подоконника, появляясь внизу на кафельных плитках площадки. Вся лестничная клетка была наполнена солнечным светом, таким густым и материальным, что, казалось, никакие звуки в нем не могли быть слышны. В самом деле, на лестнице стояла полная, даже с улицы не нарушаемая тишина. Плавно взлетев на подоконник, я увидел, как мои светлые брюки окрасились в зеленый и розовый цвета и как будто удивился этому про себя. Моя рука протянулась вверх и пальцы ощутили сухую, пыльную крышку металлической коробки на стене. Зацепив кончиками пальцев ее край, открыл дверцу. Два скомканных изолированных на концах провода едва помещались, отделенные от клемм.

Я подумал: что, если бы Людмила поднялась сейчас по лестнице и увидела меня здесь? Здесь, стоящим на подоконнике и в таком положении... Она должна была скоро появиться, но, вероятно, воспользовалась бы лифтом, а я бы услышал, как она его вызывает.

Я размотал липкую, заскорузлую, наспех намотанную ленту, отвернул клеммы людмилиного телефона. Немного подумал, какой провод куда, и подсоединил их. Осторожно прикрыл крышку. Повернувшись, слетел на кафельный пол, рядом с пустым квадратиком от вынутой плитки. Прислушался — ниоткуда ни звука. Правильно, звуков и не могло быть в такой тишине. Осторожно подергал дверь генеральской квартиры и убедился, что она заперта на два оборота. Людмила должна была скоро вернуться, и нужно было спешить. Я вынул нож, нажал кнопку. Вставил лезвие в узкую щель и стал со всей возможной осторожностью отжимать замок. Никого не должно было быть в коридоре, но звук открываемого замка можно услышать и из любого другого места. Мне понадобилось некоторое время, чтобы открыть дверь. Наконец мне удалось это сделать. Я тихо вошел в коридор. Лампочка в коридоре не горела, и людмилина квартира казалась пустой или спящей. Я быстро и бесшумно прошел по коридору на кухню, подошел к окну, оно было открыто. Держась за раму, вспрыгнул на подоконник. Не нужно было особенной ловкости, чтобы перебраться из одного окна в другое. Там была водосточная труба, и я уже проверил ее прочность. Правда внизу какие-то двое, курили, сидя на лавочке рядом с плафоном от уличного фонаря, но они, по идее, не должны были заметить меня, ведь я не бросался в них кокосовыми орехами.

Окно соседней кухни было закрыто, но не заперто. Я спрыгнул на пол, прислушался: по-прежнему ниоткуда не доносилось ни звука. Прошел по коридору до прихожей. Нашарил выключатель. В тусклом, отделенном от мира свете вернулся в коридор. Под теобразным следом от телефонной полочки поставил свой атташе-кейс. Выпрямил торчащие из стенки проводки. Вынув из кармана нож, зачистил концы. Вернулся на кухню, принес оттуда стул, носовым платком вытер его. Достал из кейса телефонную трубку с двумя металлическими прищепками на концах провода. Прислушался к отдаленному гудению лифта — кажется, вовремя успел. Все верно: услышал, как открылась и захлопнулась дверь соседней квартиры, шаги за стеной и все стихло. Ниоткуда не слышно было голосов, в кухне не капала из крана вода, и лифт на лестнице больше не гудел. В двенадцать часов тем, кто остался в этом доме, было лень двигаться. Наркоманы, видимо, тоже угомонились.

«Сиеста», — усмехнулся я и полез в карман за сигаретами.

Гулкие за стеной шаги приблизились и замерли напротив меня. Я выждал секунду и закрепил прищепки на концах провода. Людмила была через стену, в полутора шагах от меня, и поэтому странно было слышать ее искаженный телефоном голос.

— ...риша, ты? — услышал я этот голос.

В ответ низкий, грудной женский голос спросил:

— Что это у тебя щелкает?

— Щелкает? — повторил голос Людмилы. — Не знаю, я не слышала.

— Ладно, как у тебя? — спросила та женщина. — Как там твой телохранитель?

— Марина! — укоризненно произнесла Людмила.

Ах, так это Марина. То-то мне этот голос показался знакомым.

— А то, может, просто охранник? — сказал Марина. — Этот твой супермен. Кстати, шеф о нем хорошо отзывался.

— Вот как, — сказала Людмила, но я не понял ее интонации.

— Ну да, он очень хитроумный юрист, — сказал Марина. — Правда, у нас не суд и не адвокатская контора, но шарашка становится солидной, и если речь пойдет о правах... Впрочем, это слишком серьезный разговор.