Борис Дышленко - Людмила

— Да, — сказала Людмила каким-то потерянным голосом.

Несколько секунд длилось молчание, потом Марина сказала:

— Видела Марка. Ему нужно встретиться с тобой. Он сказал, что у него уже все готово.

— Да, — голос Людмилы стал еще более грустным.

— Он был у Торопова, никого не застал. Был удивлен.

— Ты знаешь, где Торопов? — спросила Людмила.

— Примерно.

— Понятно, — сказала Людмила.

— И кстати, — сказала Марина, — он там встретил Прокофьева.

«Прокофьева», — подумал я. Больше я пока ничего не мог подумать.

— Он что, тоже знает его? — спросила Людмила.

— Ну, он мне его описал. Догадаться было нетрудно. Элегантный, спортивный. Ну, и манеры. В общем, comme ill faut.

— Странно. Что он там делал?

— Тоже искал Торопова.

— Да, его теперь интересуют художники. Раньше он не знал никого. Во всяком случае, он так говорил.

— С кем поведешься, от того и наберешься, — сказала Марина. — Ну, ладно. Шеф завтра уезжает в Москву.

— Значит, завтра? А ты?

— Я? Я остаюсь за него. И у меня дежурство по клинике. Ты подойдешь?

— Да. После двух?

— После двух. Я выйду к тебе. Жди меня за шарашкой. Хорошо?

— Хорошо, — сказал Людмила. — До свиданья.

— До скорого, моя маленькая.

В трубке раздался щелчок. Я отключился. Наконец прикурил свою сигарету.

«Это был не тот звонок, которого она ждала, — подумал я. — С тем человеком Людмила была на Вы. Однако, действительно, зачем Прокофьев ходил к Торопову? И кто этот Марк?»

За стеной опять раздались торопливые людмилины шаги, приблизились. Сосчитав до десяти, я подключился. Мужской голос продолжал начатую фразу:

— ...случай, давайте я запишу сейчас.

— Все равно, надо встретиться, — сказала Людмила, — но записывайте: тринадцать, тридцать семь, тридцать пять.

— А адрес? — сказал голос.

«Странно, — подумал я, услышав адрес Ларина, — ведь Ларин живет не на Васильевском, а это... Да, странно.

— Так, — сказал голос. — Ну, остальное я знаю. Значит, в половине десятого.

Я внимательно вслушивался в этот голос. Он, конечно, был искажен телефоном, но интонации были знакомые.

— Поезд отходит в девять, — сказала Людмила. — Но может быть, все-таки удастся обойтись без этого. Может быть, я смогу договориться.

— Не очень-то я в это верю, — ответил тот. — Я не знаю, что у него в голове, но уж слишком он шустрый, этот Прокофьев. Я боюсь, не из их ли он компании.

— Нет, это точно, — сказала Людмила, — но помешать может. По неведению. Я, впрочем, приму свои меры. А может быть, кто знает... Может быть, все-таки удастся договориться.

«Я тоже хотел бы договориться, — подумал я — Но они — опять о Прокофьеве. Причем здесь Прокофьев?»

— Все-таки позвоните мне завтра, — сказала Людмила.

— Во сколько? — спросил голос.

— Часа в четыре.

— Ну, желаю вам успеха, — сказал тот голос. — Я, правда, в него не очень-то верю.

— Не знаю, — со вздохом сказала Людмила. — До свиданья.

Дождавшись щелчка, я отключился, намотал провод на трубку, положил ее в атташе-кейс. Достал записную книжку, ручку, записал: 13-37-35. Я отнес на кухню стул, погасил в раковине сигарету. Осторожно прошел коридором и уже собрался покинуть генеральскую квартиру, когда услышал торопливые людмилины шаги за стеной, а потом звук открывающейся двери ее квартиры. Дверь захлопнулась, и ее каблуки уже звонко простучали по кафельной площадке, и загудел, опускаясь в шахту, лифт. С минуту я еще постоял, прислушиваясь к тишине, пока снова не услышал гудение лифта. Я чертыхнулся: мне надо было уходить, но кто-то опять поднимался и, возможно, сюда. Похоже, так и было, но я не услышал лязга железной двери лифта и вообще никаких звуков. «Вероятно, я ошибся, — подумал я, — и лифт остановился этажом ниже». Я уже хотел выйти, когда в квартире Людмилы мне послышалось какое-то движение. Я прислушался. Нет, как будто, ничего не было слышно. Я стоял, напряженно вслушиваясь, чтобы проверить, действительно ли был какой-нибудь шум, и откуда он доносился, — или это мне только послышалось в здешней тишине. Здесь, в пустой квартире, каждый звук, донесшийся извне, мог, многократно отразившись и запутавшись в комнатах, явиться совсем не с той стороны, откуда он происходит. Нет, приложив ухо к стене, я убедился, что в соседней квартире действительно кто-то есть. Значит, лифт... Значит, кто-то поднимался все-таки сюда. Интересно. Я достал носовой платок и вытер щеку.

Я очень тихо вышел в прихожую, а потом со всеми шпионскими ужимками, закрыл дверь, подложив под язычок замка сложенный вчетверо носовой платок. Я был очень осторожен. А тот, светло-серый... Выйдя из стешинской квартиры, я собирался зайти ему в тыл, но не успел, потому что по лестнице поднимались какие-то очевидно возбужденные люди, и я понял, что те, трое все-таки заметили мои акробатические номера. На мое счастье кабина лифта по-прежнему была наверху, и я воспользовался им, чтобы не встретиться с поднимавшейся по лестнице компанией, а у них не хватило ума, чтобы сначала вызвать кабину вниз. Но светло-серого я опять упустил.

Полуголый, сверкающий, бронзовый силач возвышался, как памятник над вливающейся во все распахнутые двери вокзала пестрой толпой. Огромный, стальной цилиндр тяжело накатывался на толпу, оставляя за собой широкую, черную, дымящуюся полосу. Увязая каблуками в горячем асфальте, я добрался до телефонной будки. Судя по номеру телефона, это должен был быть Васильевский остров, но я еще некоторое время сомневался, стоит ли мне туда звонить. Я раздумывал, не подождать ли мне с этим до завтра. А что, собственно, завтра? Какая-то встреча, неизвестно с кем и неизвестно где назначенная. Был, правда, назван адрес Ларина, но Ларина в это время завтра не будет. В девять часов он отбывает в Москву. Ну да, Людмила сказала, что в девять. Каким образом это может касаться звонившего? Вероятно, с Лариным он встретится раньше, а в половине десятого с Людмилой, возможно, для того, чтобы рассказать ей о результатах встречи. Ну конечно, с Лариным он должен встретиться до девяти. Даже раньше. В общем, до его отъезда. Кто же это? Его интонации показались мне знакомыми. Нет, я не мог вспомнить. И еще мне было интересно: какие дела могут быть у Людмилы с Лариным и почему эти дела должны вестись через посредника?

«Ладно, проверим пока этот телефон, — подумал я. — Лучше синица в руках».

Я набрал номер, и на том конце сразу же подняли трубку, и чей-то голос — я не понял, мужской или женский — вкрадчиво ответил: «Да».

Я сказал, что звоню по поручению Людмилы, и этот голос, теперь определившийся как мужской, сказал, что слушает.

— Она просила вас позвонить ей до девяти, — сказал я.

— А почему она сама не позвонила? — спросил тот человек.