Борис Дышленко - Людмила

— Ты откуда? — одними губами спросила Людмила, но я услышал ее.

Не сразу ответил, подумал.

— Был у следователя, — потом сказал я.

— Что у него? — спросила Людмила, но я подумал, что для нее это не имеет значения.

— Так, поговорили, — сказал я. — Ничего нового.

— А та девушка? — спросила она.

— С ней все в порядке.

— Почему ее забрали? — спросила Людмила.

— Кто-то позвонил в милицию, — сказал я. — Она жила у Торопова. Она видела людей, которые его похитили. Наверное, киднэпперы боялись, что она может их опознать.

— А кто она?

Я пожал плечами.

— Откуда ты ее знаешь?

— Стешин, Торопов, все это... Я ищу кого-нибудь, кто мог бы мне помочь. Ты же не хочешь...

Людмила не ответила. Смотрела перед собой, молчала.

— Я помогу тебе, — подавив вздох, сказала она.

— Помоги мне.

— Я обещала, — сказала она. — Завтра ты будешь у меня?

— Сегодня, если позволишь.

Она повернулась ко мне лицом; подняла на меня глаза; долго смотрела на меня.

— Завтра я расскажу тебе все.

— Почему завтра? — спросил я. — Почему не сейчас?

— Завтра, — сказала Людмила. — будет Прокофьев.

— Причем здесь Прокофьев? — сказал я.

— Разве он не говорил тебе, что это его дело?

— Это мое дело, — сказал я.

— Да, — сказала Людмила, — это твое дело.

Где-то далеко застрекотал движок и сейчас же заглох, и от этого стало еще тише здесь, в саду. Медленно падал пух.

Людмила бесшумно встала, плавно пошла вниз. От ее длинного платья на лестнице оставался ступенчатый след. В свободном вырезе видны были ее загорелые лопатки, и светлые волосы виделись не целиком, а лишь местами, там, где на них не дрожали солнечные блики. Приостановившись, она обернулась на мгновенье, и я успел заметить след улыбки на ее лице. Вдоль тополей пошла впереди меня, и, внезапно сорвавшись с ее руки, серебряная капля упала в припорошенную пухом траву. Людмила, наклонившись, протянула руку туда, выпрямилась. Светлые пряди, рассыпавшись, закрыли лицо. Смотрела на меня одним глазом и улыбалась половиной улыбки.

— Что это? — тихо спросил я.

Людмила показала мне на узкой ладони маленький металлический ключ.

— Чуть не потеряла, — сказала она.

Она сжала руку. Я медленно смотрел на нее.

Внезапный треск и громкий шорох раздался в зарослях за моей спиной. Я обернулся — никого не было видно там, но в нескольких шагах, за бурьяном, качались верхушки высоких стеблей бузины: кто-то спешно удалялся отсюда.

«Кто-то подглядывал за нами, — подумал я. — Это просто так или не просто?..»

— Посмотрю, — сказал я Людмиле, — что там.

Я повернулся и, перескочив, через колючие кусты чертополоха, врезался в травяные джунгли. Раздвигая зеленеющие кверху стебли, стал пробираться в ту сторону, где заметил движение, но через несколько шагов я понял, что на этом месте уже никого не найду. Остановился, прислушался, где-то справа услышал осторожный шорох. Крадучись, двинулся туда. Мне показалось, что я слышу чье-то сдерживаемое дыхание. Рванулся и, зацепившись за толстый стебель, чуть не упал. Полетел вперед, хватаясь руками за высокие стебли травы. Когда удержался, услышал уже откровенно громкий треск и даже топот, но с другой стороны.

«Кажется, я свалял дурака, — подумал я. — Не нужно было гоняться за ним».

Я шагнул и ударил ногой что-то твердое и, наклонившись, поднял с земли пустую бутылку темного стекла. Я понюхал горлышко — крепко пахло недавно выпитым ромом. Я тихо выругался и пошел по направлению к лужайке, но тут откуда-то сзади до меня донесся голос Людмилы. Я повернул назад и снова стал продираться сквозь чащу, но, пройдя несколько шагов и не встретив Людмилы, остановился. Слева, за пять-шесть шагов от меня зашуршало, и я направился туда, но и на этом направлении никого не встретил и снова остановился, не зная, куда повернуть. Сбоку донесся ее звонкий смех, и я, принимая игру, кинулся туда, но звуки раздвигаемых ею (или мной?) стеблей, распространяясь в густой траве, как в воде, донеслись ко мне со всех сторон, и снова в этом непрерывно сыплющемся шорохе Людмила окликнула меня.

— Людмила! — пройдя несколько шагов, крикнул я.

Она отозвалась.

Я снова пошел вперед и скоро увидел ее. Она стояла, опустив руки, и из-за высокой травы глядела на меня. Сквозь дробную тень мне едва видна была улыбка на ее лице. Я остановился перед ней. Она подняла на меня глаза.

— Какие-то пьяницы, — сказал я. — Или один.

— Двое, — сказала она. — Я их видела.

— Где они? — спросил я.

Она повела ресницами вправо, непонятно, куда.

— Ушли, — шепотом сказала она. — Туда... Ты спугнул их.

— Ну и хорошо, — сказал я.

— Хорошо, — сказала она и опять подняла на меня глаза.

Ее светлые волосы струились вокруг загорелого лица, и одна длинная прядь, завиваясь на конце, лежала там, где белым пятном начиналась ее грудь. Сухими пальцами я осторожно провел от маленького уха до плеча. Она поднялась на цыпочки, сквозь тонкое платье я почувствовал живую упругость ее гибкого тела, сжал ее — она откинулась назад. И когда она, обнаженная по пояс, иссеченная колеблющимися тенями травы, опустив руки вдоль тела, стояла передо мной, ее грудь наполнялась от дыхания, а лицо было серьезно и таинственно. Стиснув зубы, я тяжело смотрел на нее, и сердце с силой билось в обоих висках. Я до основания выдохнул воздух и вдохнул сухим горлом только жару. Зыбко всколыхнулась ее грудь, когда она протянула руки вперед, чтобы распустить мой галстук. Вся из солнечных бликов и лучей, она двоилась, дробилась, и было невозможно удержать ее. Я видел только широко раскрытые глаза, которые, казалось, шептали. Живая тяжесть упругой обнаженной плоти, упавшая мне в ладонь, и какие-то слова, произнесенные горячим шепотом, еще более горячим, чем трава, земля, чем воздух вокруг, и падение, похожее на вращение земли. Всем телом я впитывал ее наготу. Клянусь, она извивалась и билась, как в агонии, Людмила, а потом мы рассыпались, будто разрыдались — и все.

Темноты не было, и из-за неплотно закрытой шторы упала длинная полоса прохладного света. Тонкая, она легла между нами, как неверный меч, покрывший измену королевы в той прекрасной легенде, замкнутой в кольцо. Людмила обнаженной грудью легла мне на грудь и стала вглядываться мне в глаза.

— Ты все еще любишь ее? — спросила она.

Я сдержался, чтобы не вздрогнуть, но моя неподвижность еще больше выдавала меня.

— О чем ты? — отчужденным голосом сказал я.

— О той женщине в голубом берете? Ты любишь ее?

Я не ответил.

— Любишь? — спросила она безнадежно.

Я молчал.

Она опустила голову и прижалась щекой к моей щеке. Я услышал что-то вроде тихого смеха, но это был не смех — это было дыхание, просто дыхание, смешанное с дрожью. Спустя немного она подняла лицо и снова легла щекой мне на грудь.