Борис Дышленко - Людмила

— Что там случилось? Где они? — быстро спросила Людмила.

— Кто именно?

— Вишняков, — сказала Людмила.

— Не знаю, — сказал я, — пока не знаю. Меня оглушили. Я только что пришел в себя.

Она, кажется, даже не заметила того, что я ей сказал.

— Я ждала звонка, — нервно сказала она. — Никто не позвонил. Я страшно беспокоюсь.

Я стиснул зубы от внезапной и резкой головной боли.

— Что здесь случилось? — через силу спросил я. — То есть что должно было случиться, потому что, я вижу, случилось что-то другое.

— Там... — я чувствовал, что она не решается сказать. — Я ждала звонка. Нет, это провокация. Это ловушка. Они заманили... Они подставили Вишнякова, — она опять заколебалась. — Приезжай скорее! — наконец выдохнула она. — Приезжай, я все тебе расскажу. Потому что теперь... Потому что теперь я одна это знаю, и если что-нибудь случится... Скорей...

— Хорошо, — быстро сказал я. — Жди меня. Только запрись. И окно в кухне запри тоже. Никому не открывай. Я позвоню особым образом: один длинный и три коротких. Запомни: один длинный и три коротких. И никому ни на какие другие звонки не открывай, даже не подходи к дверям. Все ясно?

— Да, да! — сказала Людмила. — Только ради Бога приезжай скорей. Не медли. Все.

Частые короткие гудки равномерным пунктиром понеслись из трубки, и я не сразу сообразил, что нужно положить ее на рычаг. Я повернулся как раз, чтобы пожать руку Прокофьеву, когда он вышел из комнаты.

— Мне пора, — сказал он. — Советую тебе отлежаться. Возможно, я завтра зайду к тебе.

— Боюсь, что это необходимо, — сказал я. — Выйдем вместе, посадишь меня на такси.

— Нет, — сказал Ларин, появляясь в дверях. — Мне нужно сделать вам противостолбнячный укол.

— Черт с ним, доктор, — сказал я. — Обойдется. Что я, в первый раз получаю по «тыкве»?

— Не обойдется, — сказал Ларин, и я увидел, что он иногда умеет быть жестким. — Я должен оказать вам медицинскую помощь. Поспешите, — кивнул он Прокофьеву.

Прокофьев отпустил мою руку, пожал плечами.

— Доктор прав, — сказал он, улыбнулся и вышел.

— Это недолго, — сказал Ларин. — Не надо рисковать.

— Хорошо.

Мы вернулись в комнату.

Доктор достал из сейфа металлическую биксу и вышел. Вернулся через минуту.

— Да, доктор, — вспомнил я. — Этот художник, Торопов... Кто вас с ним познакомил?

— A-а... Меня с ним познакомил редактор. Торопов оформлял мою книгу. Он меня заинтересовал. А почему вас интересует?

— Может быть, на будущее, — сказал я. — Ладно, сейчас не до этого.

Доктор вышел, вернулся с открытой биксой, поставил ее на сейф.

— Спустите брюки.

— Доктор, это больно?

Он засмеялся. Взял какую-то штуку, вроде пилочки для ногтей. Верно, оказалось, пилочка. Отпилил ей горлышко ампулы.

— Напрягите портняжную мышцу, — он ловко всадил иглу в мою ляжку. — Расслабьте, — нажал на поршень. — Все.

— Ловко, — сказал я, застегивая молнию на брюках. — В вас, доктор, погибла прекрасная медсестра.

Он усмехнулся.

— Фу-у, — я выдохнул воздух. — Что-то с сердцем, — я опустился на канапе.

— Это от напряжения, — сказал доктор. — Посидите минуту. У вас нет головокружения? — спросил он.

— Есть. Небольшое.

— Не тошнит?

— Нет.

— Хорошо, посмотрим, — сказал он.

— Фу-у-у... — я откинулся на спинку. В воздухе меняли форму и таяли какие-то радужные очки. Так просидел минуты две-три, пока не отошло.

— Спасибо, доктор, — я встал. — Я отправляюсь.

— Посидите еще немного — вы очень бледны.

— На воздухе мне станет лучше.

Я попрощался с доктором и вышел.

Зеленый огонек приблизился, но такси, не сбавляя скорости, промчалось мимо меня. Проводив его взглядом, махнул рукой и пошел на площадь. Здесь на стоянке была очередь — человек шесть. Стал в хвост — все равно здесь поблизости нигде такси было не поймать, и ни один трамвай не ходил отсюда к вокзалу. Трое уехали вместе через пару минут, на следующей машине укатил важный негр в белой панаме, после этого минут семь ничего не было, и когда наконец появилась машина, то выяснилось, что два молодца, стоящие передо мной, направляются в ту же сторону, что и я. Напросился к ним в компанию. Они довезли меня до переулка и, развернувшись, отъехали. Чувствуя легкое головокружение, я постоял несколько секунд, чтобы сосредоточиться и восстановить равновесие. Достал платок, вытер выступивший пот с лица. В людмилином окне не горел свет.

Собравшись, я прошел под арку и остановился, чтобы оглядеть двор. В глубине скверика, на лавочке небольшой дед с транзистором что-то слушал — отсюда было не разобрать, что, — дальше, за второй решеткой, у флигеля переминалась с ноги на ногу девица в черной «мини» и с ней двое каких-то, больше во дворе никого не было.

Я еще раз вытащил платок, вытер лицо, вошел в подъезд. Немного поколебался у первой ступеньки, но подъем по лестнице показался мне слишком утомительным. Я подошел к лифту, кабина оказалась внизу. Открыл дверь, вошел и, медленно поднимаясь по этажам, тупо смотрел на появляющиеся площадки. Все были пусты.

«Может быть, она не хочет, чтобы кто-то знал, что она дома? — думал я, стоя на площадке перед дверью ее квартиры. — Может быть, для этого она погасила свет? Да, видимо, она сидит сейчас на диване и ждет меня».

Я поймал себя на том, что нарочно оттягиваю время, не решаясь позвонить. Я уперся в дверь ладонью и перевел дыхание. Проморгавшись, чтобы разогнать плывущие и тающие перед глазами пятна, я нажал пальцем кнопку и держал так секунды две, а потом дал еще три коротких звонка. В тишине я услышал свои звонки, но ничего больше. С минуту я подождал, потом повторил всю серию. Я напрасно прислушивался — ничего кроме моих звонков оттуда не было слышно.

«Кажется, ждать больше нечего», — подумал я и, подергав дверь, убедился, что она только защелкнута на английский замок.

Я достал нож, но все еще медлил открывать: боялся войти туда, боялся узнать что-нибудь. Наконец, овладев собой, вставил нож в дверную щель и, половив язычок, отжал его. Пустота квартиры обрушилась на меня, как груда картонных ящиков, когда я открыл дверь. Еще некоторое время я стоял, пытаясь осознать собственную тень, упавшую в светлом квадрате, потом шагнул в темноту и захлопнул дверь за собой. В темноте отыскал на стене рядом с дверью выключатель, повернул его. В желтом свете коридор показался мне еще более пустым, предчувствие бежало впереди меня, разочаровывая уже за несколько шагов. Еще не войдя в комнату, я понял — Людмилы здесь нет. Открыв дверь, постоял над мягкой темнотой, которой начиналась лестница. Медленно, как будто сопротивляясь, поднялся в башню и остановился у перил. Здесь все оставалось так, как было несколько часов назад, когда мы с Прокофьевым ушли отсюда: бутылка, три недопитых бокала, томик Грина, конверт — все это по-прежнему находилось на тех же местах, видимо, Людмила больше не поднималась сюда. Только сегодня я расстался здесь с ней, не прошло еще часу, как я слышал ее голос и теперь я не мог постичь медлительной, как туман, тишины, поднимавшейся снизу к моим ногам.