Борис Дышленко - Людмила

Я обошел вокруг стола, нашел возле массивной ножки свой атташе-кейс и, открыв его, опустил туда томик Грина, предварительно вложив в него конверт. Книжка с каким-то странным звуком обо что-то ударилась там. Я сунул внутрь руку и с удивлением ощутил гладкую пластмассу телефонной трубки. Не сразу вспомнил, откуда она там. Защелкнул замки кейса. Еще раз посмотрел на стол, на карту России, на все это. Спустился вниз. И уходя, я еще выключил свет в коридоре. Квартира осталась пустая, темная, готовая ответить эхом на крик.

Уже во дворе подкатило к середине груди, как будто мокрота, как бывает при кашле, но это была не мокрота, просто такое ощущение. Несколько раз вздохнул, облизал губы, выпрямился, как мог. С трудом добрался до скверика, до скамейки. Дед со своим транзистором поспешил убраться из скверика. Мне было не до него, я опустился на скамейку и обмяк. Ни о чем не думал, ничего не приходило в голову. Внезапно острой болью пронзило темя — застонал.

— Что, дружок? — послышался сзади молодой, но хрипловатый женский голос. — Что случилось?

Я осторожно, медленно повернул голову. Сзади, за скамейкой белела своей блузкой какая-то здешняя блондинка — кажется, та, которая недавно стояла там, у флигеля. Она обошла скамейку и присела рядом со мной. Она была бы хорошенькой, даже, пожалуй, красивой, если бы не была так сильно и грубо накрашена — это даже в густых сумерках было заметно. Однако мне становилось все трудней и трудней на что-либо смотреть — взгляд почему-то рассредоточивался.

— Что случилось? — спросила она, участливо глядя на меня темными глазами. Приблизила ко мне лицо, и я едва не задохнулся от горячего запаха ее парфюмерии. — Нет, — сказала она, — не пил. Накурился? — она отодвинулась и откинулась, положив локти на спинку скамейки.

— Нет, — с трудом сказал я, — не курил. Фу-у-у! — я перевел дух. Стало, как будто, полегче. — Просто немного нехорошо, — сказал я, — жара.

— У тебя сигареточка есть? — спросила она. — Погоди, я сама, — она вытащила сигареты из кармана моего пиджака, взяла одну, пачку засунула назад в карман.

Я дал ей спички.

— Я заметила тебя, еще когда ты пришел, — сказала она, — хотела подойти, но ты ушел в парадняк. Ну, и со мной были два парня, я не хотела, чтоб они знали. Они считают тебя ментом. Ты правда мент? — спросила она.

— Нет, — сказал я. — Почему ты хотела подойти? — дурнота волнами накатывалась на меня, и накрашенное лицо девушки то приближалось, резкое и уплощенное, как будто нарисованное на листе белой бумаги, то размываясь, отдалялось, как в видоискателе фотоаппарата, когда его наводишь на резкость. То же было со словами, которые то замирали где-то вдалеке, то, налетая, оглушали меня. — Почему ты хотела подойти? — спросил я, слыша свои слова откуда-то со стороны.

— ... увезли, — внезапно донеслось до меня.

— Что ты сказала? — спросил я, не слыша своих слов.

— Двое схватили ее, затащили в тачку и увезли.

— Увезли? — удивился я. — Почему увезли?

— Я не знаю, — сказала она. — Затолкали в тачку и увезли.

Я поморгал, разгоняя наступившую вокруг минутную черноту.

— Погоди, — сказал я. — Я не понимаю. Где?

— Ну, здесь. Что с тобой?

— Они увезли ее на машине?

— Ну! — сказала она.

Я икнул, взялся за горло.

— Кто?

— Я не знаю, кто они. Двое. С ними еще один был, но он в стороне стоял, — она махнула рукой в сторону тупика. — В подворотне. Они оттуда вошли.

— А Людмила?

— Эту девочку зовут Людмила? — спросила она. — Я Людмила. Погоди, — она подумала. — Она выбежала оттуда из парадного прямо сюда, в садик, вот на эту самую скамейку, села тут и сидела. Я еще подумала, что она тебя ждет. Я вас здесь несколько раз видела вместе. А тут я гляжу — она нервничает. Сначала сидела, все оглядывалась то туда, то сюда, а потом вдруг как вскочит и смотрит туда, в нашу сторону — мы там стояли. Она оглянулась туда, а оттуда, из подворотни выходят эти двое: один не очень заметный, а второй прямо-таки страшилище. Глазки маленькие, злобные, лоб низкий, почти нет, ручищи до колен — очень неинтеллигентный. На нем такая белая куртка с надписью на спине — я это потом увидела, — а ноги короткие и кривые. И прямо к ней, а она дрожит, смотрит — мне аж жалко стало. Эта обезьяна как махнет через решетку и вперед. И второй тут, и поволокли. А тот третий, это он у них за главного, он стоял в тени, в подворотне, и курил. Я своих парней за руки дергаю. Парни, говорю, надо что-то делать. А Стас говорит: «Чтоб и нас повязали?» Здесь все время кого-нибудь вяжут — место такое, — но я чувствую, тут что-то не то — менты так не берут. А там, в переулке, недалеко, у них тачка стояла. Девочка упиралась, звала на помощь, да где ей против таких амбалов... Затолкали в тачку и отвалили. А тот прошел через двор в переулок, еще там постоял, посмотрел вслед, а потом ушел. Ребята решили — мент, но, по-моему, не похож.

— Как выглядит? — спросил я, хотя уже представлял, как он выглядит.

— Лица я не разглядела, — сказала она. — Одет элегантно. Как ты: светло-серый костюм, так... — она пожала плечами. — Высокий, спортивный... Ты думаешь, милиция? — спросила она.

— Нет, это не милиция, — с трудом ответил я. — Это бандиты.

Я снова схватился за голову, потому что острая, короткая боль опять стрельнула от темени вниз.

— Когда это было? — спросил я.

— Минут сорок, наверное. Что с тобой? Э-э-э, да тебя, видно, стукнули по голове? — догадалась она.

Внезапно и сильно к горлу подкатилась тошнота. Я отвернулся, перевесился через спинку скамейки и меня вырвало. Я немного подождал, потом вытащил из кармана платок и вытер губы. Разгоняя плывущие перед глазами пятна, помотал головой.

— Здорово, наверное, тебе досталось, — сказала девушка. — Кто это тебя?

— Я сам упал, — сказал я. — А какая машина?

— Я не знаю, — сказала девушка. — Она в переулке стояла. Я только слышала, как она кричала, а потом хлопнула дверца, и тачка отъехала. И все.

— И все, — повторил я. — Это все.

Я встал, взялся за свой атташе-кейс, но не удержал равновесия и снова сел.

— Давай, я помогу тебе, — сказала девушка. — Вставай.

Поддержав меня за талию, она помогла мне встать, взяла у меня атташе-кейс.

— Ничего, — сказал я. — Сейчас, — я собрался и довольно самостоятельно, хотя и сопровождаемый девушкой, пошел к воротам. Переулок был пуст, кое-где светились какие-то окна. Я посмотрел на темные окна Людмилы. Можно было зайти, поставить чаю, послушать Токкату и фугу ре минор... Это было все. Наши разговоры, казавшиеся тогда какой-то далекой фантастикой, вдруг приобрели жуткую реальность, но эта реальность сама была фантастична, она заключалась в отсутствии. Я с тоской и ужасом подумал, как неуловим может быть факт.

— Что ты теперь будешь делать? — спросила девушка.