Борис Дышленко - На цыпочках

Я пришел. В квартире было тихо: видимо, все уже спали. Покачиваясь в темноте и приглушая собственный шорох в ушах, я на цыпочках пробрался в свою комнату. Я нашарил на стенке выключатель и в черном, блестящем окне высоко отразилась электрическая лампочка. В тихой задумчивости я подошел к окну — и вдруг резко отпрянул, почти отпрыгнул назад. Из блестящей черноты, из глубины, на меня проницательно смотрело желтоватое лицо Антона Ивановича.

— Антон Иванович?.. Вы что? — хотел спросить я, но не спросил, а только всхлипнул и свистнул горлом.

Какой там стол, занавески, шампанское, девушка в серых брюках?.. Все это стерлось, пропало, как в кино, провалилось. Волосы проросли у меня на голове. Рядом с Антоном Ивановичем я увидел непреклонное лицо Ивана Ивановича, и на нем тоже была черная морская фуражка.

До сих пор все складывалось удачно, так что, когда в районе Скипидарского Протока я наткнулся на десантников, встреча неприятно удивила меня. В принципе в этом не было ничего страшного, но, когда твердо идешь по земле или в каком-нибудь другом месте, где, как ты уверен, никто тебя не видит, так что поневоле расслабляешься и начинаешь вести себя естественно (насвистывать песни, строить разные гримасы или разговаривать сам с собой), неожиданное появление посторонних людей всегда настораживает. Особенно если это люди с автоматами, особенно если ты не увидел их издали, а вдруг, пройдя между двух довольно близко лежащих один от другого холмов и обогнув один из них с правой стороны, налетаешь на них, как заяц на охотника. И, несмотря на то, что о такой возможности я был честно предупрежден офицером, мне стало неприятно.

От неожиданности я сначала остановился. Потом, преодолев замешательство, пошел мимо них. Они, казалось, не обратили на меня никакого внимания. Вернее, это не совсем так — они, конечно, оба посмотрели на меня, но так, как будто я был вполне обычной фигурой, просто прохожим, ничем. Вообще-то так бы оно и было, если бы прохожие часто встречались в этом районе, но это все были холмы, место безлюдное, дикое, не слишком живописное, чтобы здесь гулять, и по собственной инициативе я бы сюда не пришел. Поэтому мое появление должно было бы удивить или заинтересовать их; я ожидал, что они, по крайней мере, остановят меня и потребуют предъявить документы, но они просто не обратили на меня внимания, никак не реагировали, и только, когда я прошел, искоса взглянув на них, один из них что-то шепнул другому на ухо, и оба засмеялись. От этого мне стало немного не по себе, но я сделал вид, что ничего не заметил.

Вообще они стояли у четырехугольного деревянного барьера, облокотившись на него, на жесткой убитой площадке, а за барьером, вокруг гладко отполированного столба, были горой навалены какие-то защитного цвета тюки. Их было двое (я имею в виду солдат), и им, очевидно, нечего было делать, поэтому можно было предположить, что кто-нибудь из них ради любопытства или так, для развлечения, остановит меня, но они меня не остановили, и я прошел себе мимо, как будто ничего не случилось. Строго говоря, ничего и не случилось — просто вышел на пост десантников и все. Не запрещено же десантникам расставлять свои посты? Мне до этого не было никакого дела. Я пошел своим путем, и скоро пост десантников скрылся за холмами.

Я еще немного прошел и сел на какой-то бугорок, так как мне нужно было кое о чем подумать. Я сел на бугорок и стал об этом думать.

«А не пойти ли мне напрямик? — подумал я. — Прямо напрямик. Может быть, так будет лучше, уж во всяком случае, короче. Так, идя напрямик, я мог бы довольно быстро добраться до Тихоженска. Сравнительно быстро, потому что место все-таки холмистое, и дороги, в сущности, никакой нет, так, отдельные тропинки, которые то там, то здесь попадутся на пути; этих разрозненных тропинок довольно много здесь, трудно сказать, откуда они берутся, но их здесь много, встречаются, и, как бы то ни было, а они облегчают дорогу. Да, конечно, быстрей всего, вероятно, было бы напрямик. Да, конечно...»

Я задумался.

«В конце концов, ведь и жена ждет меня дома. Нехорошо заставлять жену ждать. Ведь я по опыту знаю, как это неприятно и беспокойно ждать к назначенному часу: если кто-то задерживается, опаздывает, начинаешь тревожиться, думаешь, не случилось ли чего, дальше волнуешься, переживаешь, ходишь по комнате вперед-назад и от волнения и ожидания не можешь ни за что взяться. Даже читать и то не можешь: возьмешь книгу и тотчас положишь ее на место, а то и так бросишь. Это всегда неприятно, а уж моей жене с ее нервами и подавно.

А на станции садиться в вагон гораздо удобней, чем на ходу, хоть и на подъеме. Прыгать на ходу — хорошенькое дело! Да и кондуктор будет недоволен. И потом я же заплатил за билет? Вот он, в кармане, — я нащупал картонный прямоугольничек. — Действителен в течение двадцати четырех часов. Так что же еще? Что мне, я не понимаю, прыгать на ходу? Это противоречит здравому смыслу. Да нет, в принципе, напрямик во всех отношениях удобней».

Я встал и пошел по склону, по извилистой тропинке, вверх. Я все никак не мог принять решения, ни того, ни другого.

«Осмотрюсь, — подумал я, — осмотрюсь, а там и приму решение».

Взойдя на вершину холма, я остановился. Передо мной, насколько я мог видеть, лежали холмы. Не очень высокие и не очень крутые, а скорей пологие (просто эта местность была такая холмистая), пустые, поросшие редкой травой какого-то безразличного цвета, тоже вроде защитного. Впрочем, это было общее впечатление, потому что трава кое-где была и зеленого цвета, встречалась и какая-то серо-голубая мохнатая травка, а местами небольшими группками — и желтые головки облетевших одуванчиков, — но в целом все эти холмы казались какими-то бурыми, нет, именно защитного цвета, «хаки» или как он там называется, и только тропинки были желтоватыми, но вдали они становились тоньше, и дальше их совсем не было видно — там уже все было бурым. Да и небо было какое-то, хоть и безоблачное, хоть и голубое, но и голубизна была блеклой, и солнца не было видно, хоть и нельзя было сказать, что пасмурно. Вообще все были холмы и холмы, и только где-то впереди, на одном из них, на обращенном ко мне склоне, был виден какой-то двор с длинными крышами, из-за которых торчала высокая, как на фабрике или на заводе, и, вероятно, кирпичная труба. Весь этот двор был обнесен забором, кажется, деревянным. Если глядеть направо, там, уже совсем далеко, из-за холмов, поднималась водонапорная башня. Я знал, что за этой башней, немного дальше, пролегает железная дорога. Железной дороги отсюда, разумеется, не было видно, но я знал, что она там находится. Если посмотреть налево, там, тоже на холме, правда, на другом, на вершине, была какая-то темная штука; может быть, какая-нибудь будка или сторожка. Но это меня не очень занимало. Главное, что пейзаж был скучный и непривлекательный и в целом он вызывал у меня чувство беспокойства или тревоги, или еще чего-то такого.