Борис Дышленко - На цыпочках

«А может быть, все-таки дернуть напрямик? — снова подумал я. (Эта мысль соблазняла меня.) — Плюнуть на все и рвануть: ведь это скорей. Ну, решайся же, решайся, — говорил я себе. — Решайся хоть на что-нибудь: на то или на другое. Ведь так ты просто теряешь время».

Жена часто упрекала меня в нерешительности. Она всегда говорила, что так-то я человек ничего: и спокойный, и трудолюбивый, и скромный (она даже говорила, что чересчур скромный), но вот что касается решительности, то тут она считает, что ее у меня начисто нет. Мне кажется, она в этом не совсем права: решительность во мне есть. Может быть, ее недостаточно, но и не так, чтобы совсем не было. Она есть. Но в такой, например, ситуации?.. Тут еще десять раз подумаешь, прежде чем на что-то решиться.

Я наконец разозлился.

«Черт возьми! — разозлился я. — Да что я, хуже других, что ли? Не хуже, — подумал я, — нисколько не хуже. Не лучше, но и не хуже. Нет, я не могу сказать, чтобы я был лучше других: у меня вовсе нет такой самоуверенности. Наверное, есть люди и лучше меня, я даже уверен, что есть, должны быть, не может не быть. Но в среднем... если взять в среднем, я такой же человек, как и другие, как все, ничем не хуже.

Но все же, — подумал я, — с другой стороны... Нельзя же, чтобы никто ни о чем не думал? Нет, так нельзя. Человек должен думать, не может не думать, просто не имеет права. И то, что он не хуже других, не дает ему права не думать. Мы все не хуже других, и тем не менее должны думать».

У меня прямо зудело внутри.

«А что, если все-таки дернуть напрямик? — подумал я. — Ведь это же быстрей!»

Но тут я вспомнил офицера, с которым разговаривал на Малой Средней. Он был так вежлив со мной и так любезно объяснил мне мой маршрут. И кроме того, он так крепко надеется на мою порядочность. Было бы очень некрасиво подвести его. Да нет, это было бы просто неэтично: взять и подвести человека, который крепко на тебя надеется.

Я вздохнул и стал спускаться с холма.

Приняв решение, я почувствовал себя гораздо спокойней и уверенней. Это точно, что от правильно принятого решения зависит все, а решение мое, очевидно, было правильным. Я теперь в этом почти не сомневался.

«Нет, конечно, никто и не говорит, — думал я, — напрямик было бы гораздо быстрей. Всем известно, что кратчайший путь между двумя пунктами А и В — это прямая, но кратчайший путь не всегда правильный путь, и логика не должна отрываться от подлинной действительности, ее всегда нужно применять к конкретным обстоятельствам. Отвлеченная логика хороша в математике или в науке, но не в повседневной жизни, потому что повседневная жизнь удивительней всякой логики.

Да, — продолжал я думать, спускаясь с холма в лощину, — в повседневной жизни полным-полно всяких удивительных вещей. Вокруг творятся такие будни, что ого-го!»

— Ого-го-о-о-о!.. — закричал я, сложив ладони домиком у рта, и эхо моего крика, несколько раз отразившись на склонах, возникло там и там и потерялось вдали.

Я снова пошел, время от времени уклоняясь немного влево, настолько, насколько это предусматривал мой маршрут, и каждый раз, когда мой путь пролегал через вершину какого-нибудь холма, я останавливался, чтобы оглядеться и свериться по ориентирам — трубе, водонапорной башне и той темной штуке — и еще проверить: нет ли где какой-либо опасности или неожиданности, или еще чего-нибудь. Не то чтобы я боялся или опасался, а просто иногда где-то начинало стрекотать, и я никак не мог понять, откуда это стрекочет. Вот я и оглядывался на всякий случай, потому что это хоть и предрассудки, насчет стрекота, тем не менее, дополнительная осторожность никогда не повредит. Но каждый раз, поднявшись на холм, я убеждался, что никакой неожиданности меня здесь не ожидает.

Пейзаж был все тот же: выгоревшие склоны, редкая трава, сгустки полевых цветов — то желтых, то пыльно-сиреневых — и кое-где мышиные норки — не в них же опасность? Правда, за любым, даже за ближайшим холмом, могла затаиться какая-нибудь неожиданность, но так же, как и за углом улицы. (Кто от этого гарантирован?) Идя по улице, можно попасть под колеса автомобиля или бронетранспортера, или на голову с крыши свалится кирпич — и разве убережешься? Как народная мудрость утверждает: «Знал бы где упасть — соломки постелил». Вот так и за холмами.

Конечно, если бы я рванул напрямик... Но должно же у человека быть чувство ответственности. Должна же у него быть совесть. Какие-то обязанности, в конце концов. Вот, например, нельзя же курить в тамбуре вагона. Ведь там и табличка висит «Не курить!». Правда, многие курят в тамбуре, несмотря на табличку, и в этом отношении они нарушают правила, хотя в других отношениях они, может быть, и очень хорошие люди. Что ж это бывает: у человека вообще очень сложная натура. И тем не менее. Вот я, например, не курю в тамбуре. Я, правда, вообще не курю. Зато моя жена курит. И она говорит, что это очень трудно — не курить. Ну что ж, наверное, так оно и есть, раз она это говорит. Но курить в тамбуре она бы себе не позволила. Вот только мы с ней никогда не ездили в тамбуре.

«Да нет, — подумал я. — Это и представить себе невозможно, чтобы моя жена вдруг стала в тамбуре курить. Ха-ха-ха! — рассмеялся я. — Моя жена — и вдруг закурила в тамбуре! Ха-ха-ха-ха!»

Но дело даже не в тамбуре. Ведь есть и другие обязанности. Ну хоть перед обществом или перед родиной. Да, перед родиной у человека множество обязанностей. А перед обществом? Перед обществом тоже множество.

«Нет, — подумал я, — нужно честно относиться к своим обязанностям, и уж если тебе оказано доверие, ты должен его оправдать. А то что же получится, если все вдруг станут пренебрегать своими обязанностями. Должны же быть правила, и они должны соблюдаться. Иначе, что же будет.? Просто анархия. Уж тогда и ходить-то нигде будет нельзя: идешь-идешь, и вдруг — здравствуйте!..»

Выбравшись на вершину холма, я остановился, чтобы отдышаться и проверить свои ориентиры. Все было верно. Труба, водонапорная башня и та темная штука переместились немного вправо, так что башня была уже почти за моей спиной, труба по правую руку от меня, а штуку я не увидел, потому что она была заслонена от меня одним из холмов.

«Что ж, я уже много прошел», — подумал я со вздохом, так как оказалось, что я прошел меньше, чем ожидал.

Чуть наискосок, как показывали мне ориентиры, я стал спускаться, про себя удивляясь неприветливой дикости этого пейзажа: как-то уж все было здесь голо и неподвижно. Даже ветерка ни с какой стороны не доносилось, ни птицы в небе, ничего, так что я даже вздрогнул, когда неподалеку от меня в бурой траве прошмыгнул какой-то зверек, не то суслик, не то полевая мышь, и, мелькнув задними лапками и хвостом, провалился в свою норку.

«Вот и суслик, — подумал я. — Юркнул в свою норку — и с концами. Шаркнул напрямик — и был таков.. Конечно, рассуждая поверхностно, можно было бы сделать вывод, что он свободней меня: бежит себе как хочет, напрямик, но, если вникнуть поглубже, спросить себя, почему он это делает, то выводы сложатся далеко не в пользу суслика.