Борис Дышленко - На цыпочках

— А-а-а...

— Бе-э! — сказал Шпацкий. — A «Respisae finem» что такое? А?

Я молчал.

— «Respisae finem» означает: «смотри в корень». Во всяком случае, так оно переводится с латыни. Это наш девиз, — с гордостью сказал Шпацкий, — девиз десантников. Ясно?

— Понятно, — сказал я, — это девиз.

— Девиз, — повторил Шпацкий. — А виктимология что такое?

— Наверное, тоже что-нибудь такое. Девиз? — спросил я.

— Дурак, — сказал Шпацкий. — Тебе говорили — это наука. Виктим что такое?

— Не знаю, — сказал я, — я же не знаю латыни...

— Виктим по-латыни — жертва, — сказал Шпацкий и посмотрел на меня. — Ну, — сказал он, — так что такое виктимология?

— Хм!

— Это наука о жертвах, — сказал Шпацкий. — Теперь ясно?

— Ясно, — сказал я.

— Ну так выкладывай.

— Что выкладывать?

— О чем говорили? — рявкнул Шпацкий. — Что тебе неизвестно, то и выкладывай.

— Но как же...

— Редкий тупица, — сказал Шпацкий, — ничего не понял. — Он вздохнул, прошагал, остановился. — Вот ты скажи, — выкрикнул он от двери, — в дорожных авариях кто первая жертва?

Я уж боялся отвечать и потому не отвечал.

— Ротозей, — крикнул Шпацкий. — В дорожных авариях первая жертва ротозей.

— А-а... — ну правильно, — сказал я, — конечно.

— То-то, — сказал Шпацкий. — А если у тебя из кармана кошелек сперли, тогда кто?

— Ну если кошелек, — сказал я, — тогда, конечно, я жертва.

— А кто виноват? — спросил Шпацкий.

— Наверное, похититель виноват... — предположил я.

— Похититель? — сказал Шпацкий.

Я уже по его тону понял, что виноват кто-то другой, но не знал, кто, и решил подождать, что скажет об этом Шпацкий.

— Это называется: на «чужом транспорте в рай въехать, — сказал Шпацкий.

— Спросил его: откуда у него деньги? — крикнул Понтила.

— Да нет у меня никаких денег! — испугался я. — И вообще, никто у меня не похищал прямо из кармана кошелек.

— Нет-нет, — нетерпеливо сказал Шпацкий, — не об этом речь. Ты погоди, Понтила. Деньги это не проблема, — сказал Шпацкий, — не об этом сейчас речь. Вот ты скажи: почему их у тебя украли, а не у меня или, скажем, у Понтилы?

— Но у меня не воровали, — напомнил я. (Я боялся, что Понтила сейчас опять что-нибудь напутает.)

— Да нет, я к примеру, — сказал Шпацкий. — Допустим, что у тебя. Так почему у тебя, а не у меня?

— Нечего зевать по сторонам! — заорал Понтила. — Не зевай — не украдут.

— О! — сказал Шпацкий. — Слышал? Так кто виноват?

— Так что же это? Выходит, я же и виноват? — возмутился я.

— Ха! А по-твоему, кто же?

Понтила встал со своей лавки, подошел ко мне. Он показался мне совсем громадным. Даже по сравнению со Шпацким.

— А ну, говори, скотина, почему украли кота? — заревел Понтила, и глаза его начали белеть.

Шпацкий обеими руками уперся Понтиле в грудь и с трудом оттолкнул его назад к скамейке.

— Сядь, Понтила, — сказал он, — сядь. Кто из нас ведет дело?

Понтила сплюнул себе под ноги и сел.

— Уж очень он о себе воображает, этот гад, — сказал Понтила.

— Ты, и правда, поменьше воображай, — посоветовал мне Шпацкий.

Я хоть и не воображал, согласился.

— Так вот послушай, — продолжал Шпацкий, — вот тебе типичный случай, — он остановил жестом Понтилу, чтобы тот не вмешивался. — Скажем, ты идешь по улице. Нет, не пусто, — сказал Шпацкий, — полно народу. Вдруг из-за угла выходит парень, и этот парень подходит и бьет тебе морду. Ну, как ты это расценишь?

— Даже не знаю, — сказал я, — у меня таких случаев не было.

— Будут, — сказал Шпацкий, — потому что ты тюлька и размазня. Ну все-таки, что ты думаешь по этому поводу?

— Не знаю, — сказал я.

— А тебе не приходило в голову спросить себя: «Почему именно меня? Почему не кого-нибудь другого?»

— Почему?

— Во-первых, потому, что ты тюлька, — сказал Шпацкий, — во-вторых, потому, что ты размазня, а в-третьих, ты сам знаешь, почему.

— A-а... нет, не знаю. Почему?

— Не морочь мне голову, — сказал Шпацкий, — и вообще не в этом дело. Главное что? — сказал Шпацкий.

— Что?

— Главное то, — с расстановкой сказал Шпацкий, — что жертва есть соучастник преступления.

Шпацкий выдержал паузу.

— Ты ж понимаешь, — сказал Шпацкий, — что преступник никогда не станет выбирать себе жертву с кондачка — у него глаз наметанный. Преступник выберет на роль жертвы такого субчика, который больше всего для этого подходит. Теперь тебе ясно, в чем состоит виктимология?

— Ясно, — сказал я, — ты очень доходчиво все объяснил. Все ясно.

— Ну раз ясно, — сказал Шпацкий, — тогда выкладывай.

— Что выкладывать? — спросил я.

Шпацкий налился кровью.

— Ты что, уморить меня хочешь?! — взревел он. — Выкладывай то, что тебе неизвестно.

— Но я не знаю! — взмолился я.

— У тебя кот пропал? — крикнул Шпацкий.

— Пропал, — сказал я.

— Так кто жертва? — спросил Шпацкий.

— Кто?

— Как кто! У кого пропал, тот и жертва — не я же! — я терпеть не могу этой швали.

— Значит, я жертва? — неуверенно спросил я.

— Во дает! — сказал Шпацкий. — Ну конечно, ты. А теперь давай смекать, кто при такой ситуации преступник.

— Я просто не представляю, — растерялся я. — Но может быть, нет преступника?

— Как это нет преступника! — воскликнул Шпацкий. — Жертва есть, а преступника нет? Так, что ли?

Я не знал, что возразить.

«Ладно, ему видней», — подумал я и промолчал.

— То-то! — удовлетворенно сказал Шпацкий. — Ну!..

— Что?

— Ничего, дурак! — разозлился Шпацкий. — Почему ты оказался жертвой?

— Хм... — я пожал плечами.

— Я бы таких гадов давил, — сказал Понтила, — чтобы не путались под ногами.

— Правильно, — сказал Шпацкий, — но дело сейчас не в этом.

Понтила вопросительно посмотрел на него.

— Почему он жертва?

Понтила молчал. Я тоже молчал.

— Почему ты жертва? — спросил Шпацкий меня.

Я не знал.

— Дурак! Потому, что у тебя украли кота.

— Не обязательно украли, — напомнил я.

— Какая разница! Кот» пропал, значит, ты жертва.

— Так...

— А теперь подумай: кому он нужен?

— Кто?

— Ну о ком мы говорили?

— Кот?

— Ну!

Я пожал плечами.

— Как ты думаешь? — Шпацкий посмотрел на Понтилу. Тот не ответил.

— Никому, — сказал Шпацкий. — Никому эта падаль не нужна.

— Значит, не воровали? — с надеждой спросил я.

— Почему не воровали? — украли.

— Так почему же?

— Вот и я спрашиваю: почему?

— Но я не знаю, — сказал я.

Понтила вскочил со скамейки.

— А ну говори, ублюдок! — заорал он. — Говори, почему украли кота, а не то я из тебя душу вытряхну!

— Молчать! — рявкнул на него Шпацкий. — Молчать, — уже мягче сказал он. — Он не знает, — примирительно сказал он Понтиле, — действительно не знает. Если б знал — почему, знал бы и — кто. А я знаю — почему, — сказал он. — Сказать тебе?