Борис Дышленко - На цыпочках

— Чудак ты! — усмехнулся Шпацкий. — Кто же это будет стрелять в городе? Когда-нибудь — понимаешь? — когда-нибудь могут подстрелить. В соответствующей ситуации. Просто это должно войти в привычку. Вот это — сидение лицом и несидение спиной... В привычку, понимаешь? Как вежливость: тебе — «спасибо», а ты — «пожалуйста».

Шпацкий откинулся на стуле, вытащил из кармана какую-то палочку и нажал кнопку на ней. Оттуда выскочило лезвие ножа, и я испугался, но Шпацкий, по счастью, не заметил моего испуга, а то он стал бы смеяться надо мной. Он ловко состругал с горлышка пластиковую пробку и вытащил ее остаток. Ловко налил полные стаканы, взял один, и в его серо-зеленых глазах засветилось одобрение и интерес.

— Ну что? Выпьем за наше детство, а? — сказал Шпацкий, поднимая граненый наполненный красным стакан. — Золотые школьные денечки, а? Ладно, — сказал Шпацкий, — теперь не хуже. Дернем!

Шпацкий выпил свой стакан в несколько длинных глотков, а я отпил один и выдохнул его крепость носом.

— О-о! — сказал я. — Это же крепкое вино — не сухое...

— А ты что — думал, я всякое пойло пить буду? — сказал Шпацкий (он даже не поморщился). — Нет, брат, десантника не проведешь.

Моя жена никогда не пила крепкого вина — она всегда говорила мне, что сухое пить более аристократично, но я не стал говорить об этом Шпацкому. Хоть он и бывший одноклассник, а все-таки...

— Ну ладно, — сказал Шпацкий, — ближе к делу. Я при Понтиле не очень хотел, а сейчас, в интимной обстановке, можно.

— Что можно? — спросил я.

— Ну это... можешь рассказывать мне про своего кота. Только смотри, правду, как на исповеди.

— А что рассказать? — спросил я. — Что тебя интересует?

— Ну расскажи про него: что, как, какой масти, породы, сколько лет, — нужно же мне знать, кого я ищу?

— A-а! Кот бухарский, — сказал я, — пушистый, черного цвета, а мордочка, грудь и лапки — беленькие. Это тебя интересует?

— Ну вот, — поощрительно сказал Шпацкий, — уже что-то: есть о чем говорить. Валяй дальше.

— А что еще?

— Содержал ты его в соответствии?

— То есть... я не пойму: как это «в соответствии»?

— Ну какие-нибудь отличия, знаки, медали...

— A-а... это нет, — сказал я, — этого не было. А какие медали?

— Ну золотая, — сказал Шпацкий.

— Нет, — сказал я.

— А серебряная?

— Нет, тоже нет. Никаких медалей у него не было. Он у меня был простой кот, хоть и бухарский.

— Странно, — сказал Шпацкий, — странно. Никаких медалей? Ни одной?

— Ты думаешь, что награжденного кота скорей могут похитить, чем обычного?

— Дурак ты, — сказал Шпацкий.

Я уже привык к его нетактичности и не стал отвечать. Я, чтобы не отвечать, взял свой стакан и стал понемногу пить вино, постепенно привыкая к его приторно-сладкому и одновременно горькому вкусу — оно еще отдавало неприятным резким запахом в нос.

— Ну а диплом у него был? — спросил Шпацкий.

— Как же! Диплом был, — ответил я, — даже есть. Он у меня с собой. Тебе показать?

— Давай-ка, — Шпацкий лениво протянул руку через стол.

Я вынул из кармана яркую коленкоровую книжку и подал ему. Шпацкий внимательно осмотрел диплом, взял из стаканчика чистую салфетку и записал номер, а диплом вернул мне.

— Жетон был? — спросил он после этого.

— Жетон? Да, жетон был.

— Ну так что ж ты говоришь? — сказал Шпацкий. — Я ж тебя спрашивал про знаки...

— A-а, извини, — сказал я, — я не понял.

— Это меняет дело, — сказал Шпацкий, — кое-что проясняется.

— Что проясняется? — с надеждой спросил я.

— Не твое дело. Это для меня проясняется, для тебя ничего не проясняется.

Шпацкий снова налил вина.

— Ну а теперь, — сказал он, — как на исповеди: пробовал сам искать кота?

— Да, я пробовал, — сказал я. — Я и сначала пробовал, еще до того, как обратиться в десант; а сегодня еще попробовал, но только все безрезультатно: так и не нашел кота.

— Не нашел? — сказал Шпацкий, задумчиво глядя вдаль. Он достал из пачки сигарету, вставил ее в рот и хотел прикурить, но она, выскользнув из его губ, упала на стол. Шпацкий снова взял ее и стал на нее смотреть.

— Дрянь курево, — сказал он, — Шедов курит исключительно американские — иногда перепадает. Если буду когда-нибудь полковником, — мечтательно сказал он. Он вздохнул. — Так ты говоришь: не нашел?

— Не нашел, — со вздохом подтвердил я.

Шпацкий почмокал губами. На минуту задумался.

— Врешь! — внезапно рявкнул Шпацкий.

Я вздрогнул.

— Нет, я не вру, — сказал я, вздрогнув. — Зачем мне врать? Никакого смысла. Вернее, зачем бы я стал обращаться в десант, если бы я сам нашел?

— Хм! — ухмыльнулся Шпацкий. — Мало ли зачем? Может быть, у тебя какие-нибудь соображения — откуда я знаю? Может быть, какая-нибудь провокация — выведать что-нибудь хочешь, — вот и говоришь, что не нашел.

— Да нет, — сказал я, — зачем мне выведывать? И соображений у меня никаких нет, не говоря уже о провокации. Что ты! Я не нашел.

— Ладно, — сказал Шпацкий, ломая спичку о коробок. — Не нашел, так не нашел. Черт с ним! Давай, рассказывай все по порядку, чтобы я смог проверить, правду ли ты говоришь.

Я начал рассказывать все по порядку, но Шпацкий скоро прервал меня.

— Стой! — сказал он. — Ты говоришь: эти старухи молчали?

— Молчали, — подтвердил я. — Совсем не стали разговаривать.

— Не врешь? — подозрительно спросил Шпацкий.

— Ну зачем же? — удивился я.

— Смотри! — строго сказал Шпацкий. — Вообще, ты им не верь, — предупредил он. — Даже если что-нибудь скажут, все равно не верь. Старухи — сволочи, — сказал он.

— Но они ничего и не говорили, — сказал я. — Даже как будто обиделись на меня.

— Это хорошо, — сказал Шпацкий, но я не понял, что он хотел этим сказать.

Про серого кота, которого я встретил возле теннисного корта, я ничего не сказал Шпацкому. Во-первых, потому что это к делу не относилось, а во-вторых, сам не знаю, почему, но не сказал: что-то меня удержало. Я рассказал ему о своих сегодняшних поисках: про девочку и про мальчика, про одноглазого старичка. Когда я дошел до старичка, Шпацкий ударил по столу кулаком и расхохотался.

— Хга! Молодец старикан! — рассмеялся Шпацкий. — Знает дело. Не-эт, таких не проведешь, — сказал он, — насквозь видят, хоть и одним глазом. Ну ладно, валяй дальше, — сказал он, — даже интересно стало, как там у тебя повернулось.

Я рассказал ему про подвал: про то, как я туда попал, и про коридор тоже, но опять почему-то умолчал про найденный там металлический жетон, который и теперь лежал у меня в кармане пиджака. Вернее, я не почему-то про него умолчал, а потому что решил сначала выяснить, чей это жетон и как он попал в подвал, и если окажется, что просто потерянный чьим-либо проживающим по адресу котом государственный жетон, то я смогу отдать его владельцу кота, и тогда все это не имеет никакого отношения к расследованию и десанту, а если тот кот пропал при каких-либо загадочных обстоятельствах, если он вообще пропал, то этот жетон может стать не жетоном, а значительной ниточкой, которая наведет на след и моего кота. Поэтому я не сказал Шпацкому про жетон, а продолжил свой рассказ о подвале и подземелье, и о том, как старичок подкараулил и обнаружил меня.