Борис Дышленко - На цыпочках

Я насторожился.

— Кто-то имеет на тебя зуб, — сказал Шпацкий. — Зуб.

— «Зуб»? — повторил я.

— Два-а! — сказал Шпацкий.

— «Два»? — повторил я.

— Ну и кретин! — возмутился Шпацкий. — Кто-то тебя здорово не любит. Понимаешь?

— Ты так думаешь? — испугался я.

— Конечно, — сказал Шпацкий, — кто-то тебя не выносит и решил тебе отомстить. Кто? — спросил он.

— Я не знаю, — сказал я.

— Кто-то, кому ты насолил, — сказал Шпацкий.

— «Насолил»? — спросил я.

— Или каким-нибудь другим способом нагадил.

— Нет, я не солил, — сказал я, — и другим способом тоже никому не гадил.

— Тогда значит, напакостил, — сказал Шпацкий.

— Да нет, — сказал я, — не пакостил.

— А ну признавайся, сволочь, кому нагадил? — взвыл Понтила.

— Да никому я не гадил, — закричал я, — никому я не гадил. Что вы все, в самом деле?

— А почему же тогда «зуб»? — пронзительно спросил Шпацкий.

— «Зуб»?

— Да, «зуб».

— Я не знаю, — сказал я. — Может быть, и «зуб», но я не знаю.

— Он, и правда, может не знать, — сказал Шпацкий, — пожалуй и правда, может не знать, — сказал он Понтиле. — Ведь это такой тип — нагадит и не заметит.

Он сел, положил руки на стол, вывернул при этом локти наружу, так что рыжеватые кисти свесились за край вниз. Опустил голову, утомленно вздохнул. Поднял голову.

— Закурим? — сказал он Понтиле.

Достал из нагрудного кармана красную пачку, протянул Понтиле:

— Угощайся.

Они пустили дым. Шпацкий опять поднял голову, задумчиво посмотрел на меня выцветшими зеленоватыми глазами.

— Что же нам с тобой делать? — как бы про себя сказал он:

— Начистить ему рыло, чтобы не рыпался, — предложил Понтила.

— Нет, — Шпацкий отрицательно качнул подбородком, — это не решение проблемы, — Шпацкий задумался.

— Может быть, мне... самому... — попытался предложить я, но Шпацкий выражением лица показал мне, чтоб я молчал.

Он глубоко затянулся и скосил глаза на Понтилу. Понтила сидел на скамейке, широко расставив ноги в рыжих ботинках, и старался плевком попасть на пепел сигареты на полу. Шпацкий сделал мне под столом рукой секретный жест, чтобы я вышел, встал и вышел. То есть это он вышел, а я вышел вслед за ним.

— Не обращай внимания, — сказал мне Шпацкий, когда мы с ним оказались на улице. — Плюй на все и береги свое здоровье.

Я спросил его: о чем он?

— Этот Понтила тайный гад, — объяснил Шпацкий. — Все ищет случая, как бы меня подсидеть. Ему, понимаешь, завидно, что я сержант. Дело не в нем, — сказал Шпацкий.

Я спросил его: в чем дело?

— Дело в тебе, — сказал Шпацкий. — Ты уверен, что тебе он так уж необходим, этот кот?

Я объяснил ему, что уже два дня просто места себе не нахожу, и он меня понял.

— А то, хочешь, найдем тебе хорошего щенка из питомника? Хорошего щенка, — сказал Шпацкий. — Хочешь, даже немецкую овчарку? Не слишком дорого. Я устрою. Хочешь?

Я сказал ему, что не умею обращаться с собаками и вообще больше всего мне хотелось бы снова увидеть моего кота.

— Ладно, — вздохнул Шпацкий, — черт с тобой. Дуракам закон не писан. Придумаем что-нибудь, — он тоскливо посмотрел на небеса, — придумаем. Эх, что-то выпить хочется! — вздохнул он. — Не составишь компанию? А то как-то скучно одному. Не привык пить один, — сказал он. — А?

— Ну что ж, — сказал я. — Отчего не выпить со старым товарищем? Я всегда рад — я не против.

Я подумал, что жена тоже, наверное, не будет против, если я немного выпью со своим старым одноклассником, и согласился.

— Только, ты знаешь, у меня ни копейки, — с извиняющейся улыбкой признался Шпацкий, — оказался, понимаешь, на мели. Знаешь, как это бывает.

— О, конечно! — обрадовался я. — О чем разговор! Ты, пожалуйста, не беспокойся об этом. Идем, найдем какое-нибудь кафе или другое место и выпьем как полагается. — Я даже обрадовался такой возможности: я и сам подумывал о том, как бы мне угостить Шпацкого, только мне было неудобно ему это предлагать, я боялся, как бы он не подумал, что я хочу его подкупить или задобрить — в общем не знал, как к этому подступиться, а тут Шпацкий оказался настолько деликатен, что избавил меня от неловкости и сам пригласил меня выпить. — Конечно, — сказал я, — выпьем как старые приятели.

— Ты, вообще-то, не очень воображай, — сказал мне Шпацкий, — ты не думай, что если ты меня угощаешь, то значит, купил меня со всеми потрохами — десантника не купишь.

— Ну что ты! — сказал я. — Что ты все обижаешься? Я вовсе ничего такого не имел в виду — просто приглашаю тебя в кафе как старого приятеля.

Мне было немного совестно, потому что я не совсем бескорыстно приглашал Шпацкого выпить, но мне уж очень хотелось найти моего кота; то есть не то чтобы я не пригласил Шпацкого просто так, без кота — я бы и без кота пригласил, но в данном случае наличествовал кот, которого я при посредстве Шпацкого разыскивал, и этот факт делал мое приглашение не вполне бескорыстным. Поэтому мне показалось, что Шпацкий уличил меня в корыстолюбии, и я поспешил опровергнуть его мнение.

— Я вовсе не как десантника, — сказал я, — я как старого приятеля.

— С этим тоже полегче, — сказал Шпацкий, — потому что при всем том ты остаешься штатским, а я военным, так что и насчет «приятелей» тоже.

Такая точка зрения показалась мне излишне щепетильной, но я не стал спорить.

Мы вошли в небольшое кафе на проспекте Торжества Ретирады, где я довольно часто бывал с женой — мы заходили сюда поесть мороженого после кино, а жена еще любила посмотреть на десантников, которые собирались здесь покутить и поговорить о своих военных делах (жена говорила о них, что они напоминают ей парижскую богему), — сейчас здесь никого не было, потому что было еще рано и для десантников, и для обыкновенных людей. Шпацкий взял у буфетчицы две бутылки красного вина и кивнул мне, чтобы я расплатился. Потом он указал мне, на какой столик все это отнести, а сам остался у стойки и еще минут пять разговаривал о чем-то с девушкой — наверное, о чем-то смешном, потому что девушка время от времени хихикала.

Шпацкий, по-видимому чем-то довольный, подошел к столу.

— Ты пересядь туда, — сказал он и показал на другой стул, — я здесь сяду. Десантники никогда не сидят спиной к дверям, — сказал он.

Я хотел спросить его, почему это, но воздержался, сообразив, что, может быть, это одна из военных тайн, а спрашивать о военных тайнах бестактно, да и опять можно нарваться на какое-нибудь замечание, но Шпацкий сам дополнительно объяснил мне эту мысль:

— Понимаешь, нужно всегда видеть, что происходит, чтобы вовремя реагировать, а то как раз подстрелят, как муху.

— А что, разве будут стрелять? — спросил я исключительно из уважения, потому что отлично знал, что в городе, а тем более по десантникам, конечно же, никто не будет стрелять.