В Хижняк - Конец черного лета

— Ну, как чувствуешь себя, бригадир? — Это уже Никита спрашивает у своего вчерашнего капитана. — Как мы их?

— Хойошо, культойг!

— Зачем дразнишься?

— Да что ты! Просто слышал от кого-то, что эта штука инфекционная. Вот твои вирусы и перешли ко мне.

— И вовсе нет. Все великие люди грассировали.

— Хочешь вровень с ними встать? А где же тогда твое «г» вместо «р»?

Никита огорченно махнул рукой, и они оба рассмеялись. Но улыбка тут же сошла со смуглого лица бригадника. Это Федор спросил его в упор:

— Скажи, откуда вон тот ящик с отражателями взялся?

Он подошел к возвышавшейся над ящиком пирамиде свежепокрашенных отражателей.

— А, этот? Этот ребята прихватили у первой смены. Те дали полторы нормы, порешили не показывать. Бояться, что им могут норму повысить.

— Так! Повысить, говоришь, могут? — с холодной яростью, еле сдерживая себя, произнес Федор. — Кто это сделал? — он с силой тряхнул Никиту за отвороты куртки.

— Морж… э… э… Гришаня, Арбуз, — пролепетал он.

— Собери всех, всю бригаду. Понял?

Собрались быстро. Расселись как всегда в основном на корточках. Федор обвел взглядом всех. Казалось бы, однородная масса должна была предстать перед ним. Но бригадир хорошо знал, что это далеко не так. Даже одинаковую для всех одежду каждый умудрялся носить по-своему, то ли перекраивая ее на свой лад, то ли привнося в нее что-то новое, близкое и нужное именно ему и никому другому.

Вот Мотыль — худой, черный, длиннющий парень — почему-то в зоне буквально все высокие, за метр восемьдесят, люди носят кличку «Мотыль». Но как ладно сидят на нем чистые узкие — и это во время нелегкой работы — брюки, как аккуратно перешита прикрывающая его макушку черная кепка. А рядом с ним Профессор — с покраски, в очках с неизменной вишневой резной палкой в руке. Даже эту роскошь позволили ему в зоне, зная о его легкой хромоте, ценя его чуть ли не идеальные знания своего дела. Он тоже подтянут, чисто выбрит, даже элегантен на фоне таких, как Кишка, Лимон, Колбаса — они и в праздничные дни не очень-то следят за собой, уповая на то, что «вот на свободе будем иметь много нехреновых шмоток, а сейчас на кой ляд выхорашиваться». Но их далеко не все поддерживают: чистота, уход за собой считаются здесь вещами необходимыми, просто обязательными, а тот, кто рискнет после работы показаться где-либо в жилой зоне с грязными руками или лицом, может нарваться на крупные неприятности от своих же. Тут могут «гупнуть» довольно сильно и порой без предупреждения…

Федор еще раз, уже спокойнее, без раздражения, вызванного разговором с Никитой, окинул быстрым взглядом своих бригадников. Нет, они не были для него, да и вообще единой массой, о каждом можно рассказать такое, что никак не относится к другому, а является только его свойством, его характерной чертой. Но вот сегодня некоторые разные объединились для общего нехорошего дела, и это нельзя оставить без последствий.

— Я хочу, чтобы вы мне напомнили, как в зоне крестят того, кто уводит чужую пайку, — собственный голос, глухой и зловещий, показался Федору чужим.

— Крысой! — крикнул кто-то из угла.

— А как с крысой поступают?

— Его… ему голову отбивают.

«Ага, это Морж заговорил», — отметил про себя Завьялов. И тут же резко спросил:

— А скажи мне, Морж, и ты, Гришаня, да и ты, Арбуз, как поступают с теми, кто украл чужую работу, присвоил то, что сделано не своими руками?

Ответом было молчание. И лишь Гришаня, не поворачивая головы от окна, к которому он вдруг прикипел взглядом, попробовал отшутиться:

— Стоило бы пачуху чая выдать…

— Нет, любитель чужого, сейчас мы сделаем венки из этих отражателей, повесим на ваши шеи и будем водить вас по зоне. А?

— Да ты что, бригадир, — не выдержал Никита. — Хочешь всю бригаду опозорить?

— Не ты и не я, а вот они облили грязью коллектив. А теперь пускай все видят, что бригада наша не терпит обмана.

Спорили долго, яростно, пуская в ход не очень благозвучные выражения. Федор молча сидел на ящике, не вмешиваясь в эту перепалку — они должны хорошо выговориться. Чтобы впредь никому не повадно было мочить такие крендели… К нему подсел Никита.

— Побьют они друг друга, — увидишь.

— Пускай, роднее будут, — коротко отозвался Федор. А затем добавил:

— Я бы этого Моржа, этого волка сам бы с удовольствием отоварил… — Он поднялся.

— А ну, глохни все. Правду говорят — нельзя людям слишком много добра делать. Зажрались тут некоторые. Почет, видишь ли, и слава, и посылки дополнительные, и туш им на собраниях играют… Ладно, в общем так: кто повторит подобное, пусть сразу же сваливает в другую бригаду. А эти отражатели сейчас же отнеси на промежуточный склад и сдать. Нам чужой славы не нужно. Кто за такое решение?

Подняли руки все, а Гришаня — даже две. В бригаде наиболее важные вопросы решались голосованием, и эту традицию ввел Федор. Почти два сменных задания выполнила бригада в этот день. В конце работы Завьялов принес две пачки чаю и передал их Никите. Сказал так, чтобы слышали все:

— Заваривайте или запаривайте и пейте до потери пульса. Вот теперь вы его заслужили.

Сам бригадир давно уже отказался от чифира, и на то была своя причина: вот уже много месяцев Федор увлекался, и пусть это не покажется странным, культуризмом.

И не он один. Нередко в колонистском спортивном дворике, где был установлен настоящий помост, или в огромном спортзале клуба можно было видеть такую картину: шесть-семь человек в каком-то непонятном для постороннего ритме боролись с железом, подходили то к ярко-желтой длинной штанге, то просто к металлической оси с колесами и взметали их вверх, а другие в это время, сидя или полулежа, с завидным упорством и неумолимостью «качали» гантелями, гирями или эспандером свои бицепсы, трицепсы, мышцы шеи, заставляя их полностью повиноваться своим хозяевам.

Время от времени кто-нибудь на минуту-другую отрывался от своего занятия, подходил к столику, брал в руки тетрадь или потрепанную брошюру и что-то вычитывал важное для себя, а затем, шевеля губами, возвращался к снаряду и воплощал прочитанное в жизнь — начинал новую серию «железных» упражнений. Был среди этих, как их называли здесь, «фанатиков культуризма» и Федор, давно уже решивший поправить свое здоровье и даже, по возможности, улучшить его с помощью спорта и ежедневных занятий физкультурой. И добился он многого — стали рельефными и более мощными бицепсы, расширилась грудная клетка, пружинисто и легко ступали теперь ноги. Да и силы прибавилось немало. Вот хотя бы последние соревнования силачей колонии: Завьялов был далеко не худшим, выжав двухпудовую гирю более 20 раз. А ведь еще год назад он едва поднимал ее над головой. Хорошо быть сильным, уверенным в себе, тем более здесь, где эта сила бывает иногда просто необходимой. Ради этого стоило отказаться и от крепчайшего чая, и от голубого дымка…