Игорь Смирнов - Записки падающего

Но это было и на руку мне. Сегодня мне нельзя расслабляться. (Так я мысленно себе говорил — хотя на самом деле и сам не всё понимал; не понимал, а всё равно этому требованию подчинялся: никаких механических полумер, никаких поблажек…) Быстренько согрел чаю — ещё раздражался даже, что чайник не сразу вскипел; кое-как, будто кусок картона, проглотил бутерброд. В горло ничего не лезло. И свербело под ложечкой. «Да ты, никак, ссышь!» — подумал я. Напялил обычные свои доспехи — джинсы, курточку, кроссовки, сумку через плечо не позабыл. А на термометр не поглядел, выходя из дому.

«Где теперь Валька Корешков», — подумал, перешагивая через порог подъездной двери. На площадке перед бетонным козырьком никого не было. Да и глупо же ожидать, чтоб он всё время здесь дежурил!

И зря я вчера не подошёл к Лене. Просто сказать «здравствуй»… Но она так рядом живёт, и я ещё её увижу. Наверняка! (Покосился на её подъезд, проходя мимо.)

Во всей округе не было никого — даже собачников не видать (впрочем, чувствовалось, что это просто такой момент, последние минуты сладкой дрёмы). Зато холод собачий спустился на город за эту ночь!.. Тут же меня пробрало, через мою хиленькую курточку. Солнце солнцем, а про градусы тоже не забывай! «Видно, настоящая осень надвигается», — деловито подумал я, набирая ходу, — мимо кустов, набрякших тусклыми россыпями крупной росы. Возвращаться за более плотной одеждой не стал — примета… Осень… Осенью я по инерции — со школы — всё ещё жду каких-то перемен. Да и родился я в октябре — для меня это, наверно, начало цикла.

Рождение ребёнка — для матери это её смерть, хотя она о том и не подозревает, вспомнил зачем-то я. Николай Фёдоров, выдающийся некрофил-гуманист. А вот у Витьки Лопарёва уже нет родителей, умерли, он — круглый сирота. Наверно, это страшно… Хотя по нему не видно. А мои родители, они тоже когда-нибудь умрут. Что они там сейчас поделывают-то? Там сейчас тоже, наверно, не тепло… Ну, ладно, что сделано, то уже сделано…

Смерть ребёнка — это ещё страшнее. Для родителей, и для отца и для матери, это уж точно смерть… Страшно видеть своё дитя беззащитным. А ведь мёртвый — это самый беззащитный человек. С ним можно сделать что хочешь. И хотя он ещё, быть может, и похож на прежнего, живого, а не сможет даже возразить…

Боже! О чём я думаю! — опомнился я; только успел наш дом пройти, длиннющий. — О смерти! Подходящая тема, как раз для такой вылазки, ничего не скажешь!

И я решил думать только об самом конкретном, сиюминутном, про то, как всё-таки согреться, например. Отмашку руками надо, как в армии, усилить, ведь там в столовую ходили в одной гимнастёрке, в любой мороз…

В будке на остановке никого не было. И здесь было ничуть не жарче. Солдатскую мельницу впору делать, а не просто отмашку при ходьбе. «Какой там автобус мне нужен? — подумал я озабоченно, руки сунув в карманы брюк и слегка поводя плечами. — Раньше туда ходило всего два. Сейчас много новых развелось. Худо, что я совсем этот район не знаю…»

Мне повезло, довольно скоро нужная колымага приползла, известного мне маршрута, — красный облупившийся «ЛиАЗ», дребезжащий и полуразваливающийся (на этой линии такие — почти все, так что номер можно определить издалека, по одному виду), но и почти пустой. Я, заскочив внутрь, сразу на сиденье упал — по левому борту, одиночное, — спину скорей согреть. Хоть не сажусь обычно — не люблю потом уступать место. Но тут было полно свободных сидений; только какой-то пожилой дядечка сидел прямо передо мной, да ещё на скамье у кабины водителя — нахохлилась какая-то пенсионерка. Сзади кто был — не посмотрел. Ну ещё крутить головой.

Билетёрша, вот ворона, пронеслась мимо откуда-то из хвоста, меня не заметила. А я уже денежку мял в руке. За проезд всегда плачу исправно. Ну, если только, на самом деле, кондуктор не пробьётся ко мне сквозь толпу. А так считаю, лучше не экономить. И не контролёров боюсь (не часто и видал их в автобусах), а… Провидения. Судьбы. Схитришь на копейку, а она тебя потом на рубль накажет. Ничего не поделаешь, суеверный я.

Всё-таки подошла она ко мне, назад понеслась и заметила. И я билет получил и расслабился окончательно. Угрелся. В окно не глядел, неинтересно. Почти спал.

Автобус подваливал к остановкам и отходил от них, всякий раз билетёрша, вот суетливая баба, по проходу проносилась с призывами «заплачивать за проезд», довольно долго мы уже ехали, и я очнулся. Забеспокоился, не пора ли мне выходить. Нет, глянул в окно и понял, что ещё не приехал. Едва ползёт этот рыдван, зато как гремит… И народу уже поднабралось, почти все места заняты. Как бы всё-таки не пришлось уступать своё…

И только я так подумал, как тут что-то случилось. Автобус неожиданно рвануло вправо, где-то дико, истошно завизжала резина об асфальт. Я даже не мог понять — где? Нас здорово тряхнуло, и тут же, вильнув уже влево, автобус выровнялся и — опять, как ни в чём не бывало, катил себе дальше и катил. Пассажиры вскакивали с мест, хлопали глазами. Сидевший впереди меня дядька, извернувшись, прильнул к окну и, ощерившись, с ненавистью, как мне показалось, впился взглядом во что-то сзади.

«Ишь, гады, нашли дорогу!» — прошипел он.

«А?» — не понял я и крутнулся в ту же сторону.

Но ничего особенного не увидел: довольно-таки узкая дорога, провалившийся вниз куда-то узенький же тротуар, за ним — неровная линия покосившихся, посеревших от времени дощатых и реечных заборов, огораживающих такие же истлевшие деревянные дома — одноэтажные частные домишки. И, не знаю, может быть, мне только показалось, где-то в убегающем вдаль конце улочки с ещё большей скоростью уносящаяся прочь чёрная задастая легковушка свернула на перпендикулярно идущую магистраль, с которой только что съехали мы сами.

«Нашли дорогу, стервецы», — огрызнулся мой сосед как будто вдогонку.

«А что случилось-то?» — вырвалось у меня.

«Как что? — удивился дядечка. — Здесь же одностороннее движение! („В самом деле!“ — ахнул я, как-никак, тоже водитель.) А они повадились! Ну, все эти, торгаши, мафия, на иномарках! Сокращают, видишь ли, целый километр! Так полгода назад было уже — вот так же, на джипе врезался в автобус один; шофёр теперь инвалид, а тому, мудаку, даже срок не дали… Ясно — на лапу дал… Нам-то хоть повезло», — пробурчал он, отлипая от стекла, и — ещё что-то, одёргивая пальто, кутаясь в него, — себе под нос…

«В самом деле, повезло, — мысленно согласился я. — Перст судьбы какой-то…»

«Извините, — я вдруг спохватился — надо было у кого-нибудь из местных дорогу к моему — „моему“ — дому разузнать, а времени-то не так уж много оставалось! — Извините, — я подался к соседу, даже по плечу его легонько постучал. — Не скажете?..»