Иван Алексеев - Светлые истории

— В воскресенье.

— Отлично! У нас с тобой есть три вечера для прогулок и суббота! Точнее, два вечера и суббота. На сегодня тебя, конечно, не уговорить, но завтра вечером будь готова, я приеду.

— Дима, не говори чепухи. Я замужняя женщина. Как я с тобой поеду?

— Просто. Сядешь и поедешь. Будешь ехать, смотреть в окошко на красоту и отдыхать душой.

— Нет! Не-ет, — знакомо запел в ней женский дух. — Подумай, что ты предлагаешь? Вдвоем, в лесу. Это даже не то, чтобы не прилично. Это просто пошло.

— Ира, не уподобляйся толпе, — загорячился Третьяков. — Неужели обо мне можно думать плохо? Неужели ты меня не знаешь?

Диму то она знала. Его предложение успевшую покраснеть Ирину больше волновало с другой стороны. Знает ли она себя так же хорошо, как Диму?

Сердце женщины застучало подозрительно неровно, и вообще ей стало не по себе. Не она ли еще недавно при случае подшучивала над Димой, говоря, что готова для него на все, — и сердце никак не откликалось на эти глупости. Но стоило сказать глупость мужчине, и внутри нее проснулся чертик, и зашевелилось вроде бы давно позабытое: «А вдруг?»

Вечером, вместо того, чтобы шить, Ирина полезла в шкаф перебирать летние вещи. Она отобрала маечку и две футболки, которые можно было одеть на прогулку. Старые шорты тоже были в приличном состоянии и нужной длины, удачно закрывая нарисовавшуюся на левом бедре сеточку синих вен. А вот с купальниками была проблема. В том, в котором Ирина купалась, перед Димой появляться было решительно нельзя. Не подкладывать же вату в чашечки, как в молодости? Другой ее купальник был в этом отношении лучше, но показался слишком старомодным. И что делать? Бежать в магазин? Это было большой глупостью. Подобрать что-то там с бухты-барахты целая проблема. Она уже несколько раз присматривалась, что сейчас продают: все было или для девчонок, или для бабок. Того, что надо: привычных плавок, чтобы и живот с ногами показать, и не оголяться чрезмерно, не говоря уже о лифчике, — она не видела. Что ж, придется загорать в шортах и майке. И обойтись без купания.

Уже готовая расстроиться, Ирина вспомнила, что не собирается ехать с Третьяковым, и с облегчением хлопнула дверкой шкафа, закрыв аккуратную стопочку отобранных вещей.

За утренним чаем Третьяков сказал Ирине, что его предложение не шутка, и что в четверг он за ней заедет после работы, чтобы прокатиться вместе «неподалеку».

От непохожей на Диму настойчивости и от осмелевшего внутреннего чертенка у Иры после обеда заболела голова. Чертенок ей строил рожки и доверчиво нашептывал, что все мужики одинаковы. Ирина долго, пока не устала, доказывала ему, что Дима не такой, как все. Когда устала, попыталась не слушать одни и те же чертовы слова про чумных мужиков, образумить которых она может единственным известным ей способом.

Ночью ей приснился то ли туман, то ли серое облако в половину человеческого роста. Облако кружило в темноте вокруг нее, мягко касаясь ее тела и соскальзывая с него, как медуза, и бубнило в оба уха голосом чертенка, парализуя ее волю. Накружившись, оно окутало Ирину со всех сторон молочной мглой и стало раздуваться, теряя очертания и порождая рассеивающийся внутренний свет. В круге этого света женщина увидела свое тело без головы. Странным образом она видела себя сверху или со стороны. Голова осталась в неосвещенном далеке, поэтому она ее не видела, зато живот и ноги были видны ей всеми своими недостатками.

Хотелось прикрыться, но руки ее не слушались. Ни руки, ни ноги, никакая часть тела ее больше не слушалась, как будто тело жило отдельно. Как будто покружившее вокруг и заговорившее ее облако, касаясь и соскальзывая, не только раздело ее, но и отняло у нее возможность управлять своим телом, оставив пока способность чувствовать. Вслушавшись в себя, она почувствовала тревогу и напряженное ожидание. Ее свет уже был замечен, и к нему двигался другой огонек. Она чувствовала, как он приближается, уже видела всполохи во тьме, и подумала, о чем ей молиться: чтобы Дима был в нем, или чтобы его там не было? Тихий ужас охватывал ее и от того, что в приближающемся свете Дима мог быть, и от того, что Димы в нем не было. Если свет от Димы, она сгорит от стыда. Лучше умереть, чем предстать перед ним в такой беспомощной и неприглядной позе. Но что ей делать, если его в свете не будет? Кто ей поможет, кто протянет руку, кроме него? Если Димы не будет, что ей тогда останется? Тьма и обман навсегда?

Ирина ждала, вглядываясь в тьму и считая мгновения. Ее сердце билось испуганной птицей, рвущейся из клетки. Вот-вот она увидит, и ей станет ясно, кто идет: чужой или свой.

Приблизившись, свет притормозил и поплыл, замедляясь. Коснувшись женщины, на мгновение замер, покачнулся, потом продолжил свое медленное поступательное движение, просачиваясь в блеклое пятно и добавляя ему яркости. Ирина напряглась изо всех сил, надеясь все же увидеть, кто к ней пришел, но уже ничего не видела, даже свое тело, — белый свет во тьме ослепил ее яркими вспышками, храня тайну, и продолжал слепить, пока Ирина не проснулась…

После сна голова была на удивление светлой и спокойной. Все же Ира выпила лишнюю чашку кофе, чтобы получше взбодриться. Удивляясь самой себе, на работу она собиралась с желанием. Ей было интересно, какие слова она придумает, чтобы решительно отказать Диме, и что он на это ей ответит.

Утром он встретился ей в коридоре и сказал, что в его сумасбродном отделе опять паника со сдачей работы, и что его вместе с машиной реквизировали встречать-провожать столичных гостей и переделывать в соответствии с их указаниями отчетные документы. Но все-таки пообещал минут на десять вырваться к ней на чай, — скорее всего, после обеда.

Представляя их разговор и продумывая свою короткую речь, она прождала Третьякова целый день, а он не пришел. Следовало полагать, что взволновавшая ее лесная прогулка самым естественным образом отменялась или, по крайней мере, откладывалась на неопределенный срок.

Шагая домой, Ирина вспомнила Димины слова о том, что все происходящее с людьми совершается наилучшим образом из возможного, в соответствии с нравственностью каждого человека. Все свои слова, которые она целый день для него придумывала, вылетели из ее головы.

Сердце укололо ее в семь часов вечера, за пять секунд до звонка домофона.

— Выходи, — сказал Дима, как будто она его ждала.

Держать человека у подъезда было не хорошо. Ирина нажала кнопку, открывая входную дверь.

Она встретила Диму в халате, и, судя по его глазам, ему не понравилась. Она не знала, что он себе про нее навыдумывал, но легко прочитала то, что он увидел: долговязую немолодую женщину с тонкой шеей, стрижкой под каре, тревожными глазами и без любимых мужчинами форм. Хорошо еще, что она не успела смыть с глаз тушь. Что бы с ним было, если бы вдобавок к халату он увидел ее не накрашенной?