Иван Алексеев - Светлые истории

Паша зашел в воду по колено и, нагнувшись, стал в нее всматриваться, рассматривая свое отражение. Мама стояла рядом, ждала.

— Ну, давай, окунайся. Паша может, — наконец, сказала она.

— Паша может! Паша может! — радостно пролаял мальчик так громко, что на них оглянулась половина пляжа.

— Не кричи! — приглушенно прикрикнула мать и осторожно потянула его за руку на глубину.

Покачнувшийся мальчик испугался и зло вырвал руку:

— Паша боится!

— Ну все, все, не кричи! — еще раз прикрикнула она на него.

Мальчик снова принялся всматриваться в свое отражение, наклоняясь все ниже, точно играя. Вот он наклонился к самой воде, высунул большой язык, тронул воду и отпрянул. Засмеялся, опять наклонился и попробовал лакать.

— Нельзя пить! — прикрикнула мама.

Паша отпрянул и, оставаясь в согнутом положении, стал смеяться и громко повторять:

— Нельзя пить! Нельзя пить!

— Не кричи! — снова осекла его мать.

— Не кричи! — громко повторил мальчик.

— Не будешь плавать? — поняла женщина. — Снимай маску. Я пойду на берег.

Паша остался разглядывать свое отражение и играть, наклоняясь к воде. Теперь он не пытался лакать, а только касался воды языком, и кричал тому, кто был в воде:

— Нельзя пить!

— Паша, теплая вода? — спросила следящая за ним мать.

— Теплая вода! — подтвердил мальчик и, словно что-то сообразив, присел на корточки, окунувшись.

— Теплая вода! — повторил Паша и еще раз окунулся.

Потом его заинтересовало, как с мокрых трусов стекает вода. Что-то вспомнив, он стал трогать трусы здоровой рукой и, отдергивая ее, говорить: «Паша, нельзя!»

Дергаясь, он задел болячку под локтем больной руки и стал пытаться выворачивать локоть и трогать больное место.

— Не срывай болячку! Будет болеть! — увидела мама. — Иди сюда! Иди греться, ты замерз.

— Будет болеть! Паша замерз! Будет болеть!

Мальчик вышел из воды и задрожал. Мама обернула его большим полотенцем, промокая воду, посадила на покрывало рядом с собой. Она ласково поглаживала сына, тихо уговаривала его, почти напевая, и смотрела в одну точку, куда-то через озеро.

У нее и голос был приятный, певучий. От этого женщину было жалко еще сильнее. Что с ней случилось? Почему у нее такой ребенок?

Все это время молча сидевшая на покрывале другая молодая женщина повернула голову в сторону Ирины, показав свои глаза и правую руку, вывернутую также, как у мальчика. Молодая женщина была его старшей сестрой, и она тоже была больна. Теперь Ире стало понятно, почему на нее одели такие старушечьи длинные плавки. Что было, то и одели, какая ей разница?

Ира подумала, что женщина наверняка вырастила детей одна. Как она смогла? Невозможно себе представить. И чего стоят Ирины тревоги и переживания в сравнении с тем, что пережила эта женщина, и что ей еще предстоит пережить?

Согревшийся Паша скинул с себя полотенце и толкнул собачку. Собачка подвинулась и грустно посмотрела на Иру. Ее взгляд в этой семье был самым умным после хозяйки.

Уже давно Ирина наблюдала за этой картиной вместе с наплававшимся Димой.

— Не дай бог, — тихонько сказала она ему, не выдержав. — Как страшно. Кому нужны эти дети, кроме матери?

— Если они живы, значит, так нужно, — ответил Дима.

— Людям они точно не нужны!

— Значит, они нужны богу.

— Зачем?

— Не знаю. Может быть, для того, чтобы мы их увидели, — сказал Дима. — Я уже давно придерживаюсь теории о том, что бог разговаривает с людьми на языке их жизненных обстоятельств. Он показывает все, что нам нужно знать, и только от нашей внимательности зависит, увидим мы эти подсказки или нет, а от нашей нравственности, — сможем или нет их использовать с пользой для себя и других людей.

— Наше общение ты тоже считаешь знаковым? — спросила Ирина.

— Ты зря смеешься, — ответил Третьяков. — Ничего не происходит просто так. Раз мы тянемся друг к другу, — это нужно нам обоим.

— Мне нужно домой, — сказала Ирина. — Грустная получилась поездка. Наверное, это тоже знак. Наверное, завтра мне уже не захочется кататься. А так поначалу понравилось…

Пока они говорили, тень захватила все озеро, дотянувшись до низкого берега; пляж практически опустел.

— Мы сегодня припозднились, а вечером на природе всегда грустно, — сказал Дима. — Завтра пятница, мы поедем пораньше и не будем кататься допоздна. Когда солнышко высоко, грусть-тоска слаба.

— И тебе нравится меня катать? — спросила Ира, еле остановившись, чтобы не договорить вертящееся на языке «Не очень молодую и красивую, и вряд ли подходящую тебе женщину?»

— Если бы не нравилось, то не катал, — первый раз за вечер улыбнулся Третьяков, и в разом оттаявшей женской душе запело все, что только могло в ней запеть.

Пятницу Третьяков посвятил поездке по источникам.

Первый из них был самый простой и близкий, в сосновом лесу, который они проезжали накануне. Вода вытекала из-под корней многовековых сосен, держащих края оврага. Тонкие ручейки бежали с разных сторон по его дну, собираясь у небольшой каменной запруды, из которой по желобу вода лилась ручьем-водопадом на ровную площадку, устроенную для питья и набора воды в посуду, и утекала вниз по заросшей травой и крапивой земле в сторону речки. Овраг был метров двадцати шириной и глубиной в три-четыре человеческих роста. На дно, к рукотворному водопаду, вела тропинка со ступеньками, образованными корнями деревьев. Из обязательных святынь здесь был крест с крышей домиком, вкопанный между двух ручейков в тени самой древней сосны.

Вода была хороша на вкус, ломила зубы. Сосны-хранительницы снизу, из оврага, казались Ире сказочными великанами, достающими до неба. Заросшая травой темная часть оврага с крестом тоже была как из сказки. Ирина медленно повернулась вокруг себя. Склоны оврага, ручейки, солнечные лучики, пробивающиеся сквозь кроны деревьев, заросли травы, тропинка, поднимающаяся в сухой теплый лес, — плавное вращение создало завораживающую сознание панораму, замедляющую время. Если бы не слетевшиеся комары, идиллия сопричастия и проникновения в еле слышное гулкое волнение леса могла стать полной.

На тропинке Дима протянул Ире руку, чтобы помочь подняться на самую высокую ступеньку. Она по инерции схватилась за нее, потом выпустила. Ей не хотелось быть похожей на его жену, которой он помогает подниматься. Сильно отталкиваясь ногами от корней, она как пружина взлетела наверх, обогнав мужчину и постаравшись сделать вид, что приложенные усилия ей ничего не стоили.

Выбравшись из леса уже знакомыми женщине длинными дорожными волнами, они еще полчаса ехали по хорошему шоссе до второго источника. Ориентиром для поворота к нему была деревня с трехглавой белой церковью и пристроенной колокольней, синяя глава которой из луковицы в нижней части переходила в устремленную в небо пирамиду в верхней. Наезженный проселок вел мимо деревни в темный еловый лес. В лесу они остановились и пошли по утоптанной многими ногами влажной дорожке, вдоль которой как часовые стояли высоченные необхватные ели. Ире казалось, что сказка продолжается: из светлого леса молодец привез девицу в темный, где хранятся все лесные тайны, где хозяева — лесная нечисть, а люди — редкие гости.