Иван Алексеев - Светлые истории

Перед спуском к источнику, на широкой полянке, закрытой елями от солнечного света, стояли две резные беседки с лавками и дубовым столом. На орешнике и березе за ними висели сотни разноцветных тряпочек, привязанных суеверными людьми, а чуть дальше начиналась капитальная деревянная лестница с удобными перилами и широкими ступеньками, ведущая метров на двадцать вниз, к бревенчатому домику с купальней под навесом.

Над входом в домик висела иконка, внутри, над чашей с водой — еще одна. На полочке под иконкой стояли одна прямая потухшая свечка и несколько кривых огарков.

Дима пошел за домик раздеваться. Чтобы не смущать решившего купаться мужчину, Ира осталась в домике, смотрела, как вырезаны окошко и подоконник, как хитро встроена в стену лавочка, как просто и с какой любовью устроена каждая мелочь. Было слышно, как за стеной купается Дима. Судя по тихим звукам, он не прыгнул в воду с размаха и не плескался, а осторожно сошел по ступенькам и несколько раз окунулся.

Ирина вышла к мужчине ровно в тот момент, когда он подошел к двери. Его глаза горели, щеки разрумянились и ей показалось, что он подрагивал.

— Ты зачем намочил голову? — строго спросила Ира.

— Чтобы оставить воде свои болячки, в купели надо окунаться с головой, — весело ответил мужчина. — И окунаться три раза, во имя святой троицы. Еще и креститься. Я, правда, не крещусь, но ныряю три раза, как научили.

— Иди, окунись, — предложил он Ире.

Ужас какой! Ее пробрала дрожь уже от одного предложения. Она трогала воду — жутко холодная.

— Нам повезло, что никого нет, — продолжал Дима. — Тебе даже купальник не надо одевать. Иди, я покараулю. Окунись без головы, один раз, если боишься заболеть. Выскочишь помолодевшей, кожа загорится! Сразу поймешь, что я сейчас чувствую!

Нет! Пока это удовольствие не для нее.

До третьего источника они ехали еще полчаса. Проехали райцентр, железнодорожный переезд, красивый мост через красивую Волгу с непривычно высокими зелеными берегами и белыми валунами у воды и в воде. От дорожных впечатлений и многих поворотов голова Иры опять закружилась и потеряла ориентацию. Направления на север, юг, запад и восток больше не имели смысла. Ей стало все равно, куда они направлялись. Ей было все равно, поворачивали они налево или направо или продолжали ехать прямо. Главное, путь вел их вперед, и это было правильно…

Третий источник был совсем обжитой, с несколькими постройками, и располагался не в лесу, а в речной низине между полей. К нему вели две проселочные дороги, а, когда они подошли к деревянным домикам, по ту сторону речки Ирина увидела еще и третью.

Вокруг небольшого спускающегося к речке луга с подстриженной травой и разбитыми цветочными клумбами, между купальнями, часовнями, молельным домиком, мостиком через речку и целым рядом мест для пикника с мангалами и крытыми верандами для отдыха были проложены дорожки и деревянные мостки над болотистыми местами. По дорожкам и мосткам парами и группами ходили люди. Сверху в луг уткнулись десяток легковушек и две заказные маршрутки — синяя «Газель» и белый «Паз». Перед большой часовней две предприимчивые женщины в белых платках собирали пожертвования на строительство храма и заодно торговали пятилитровыми пластиковыми бутылками — пустыми и наполненными освященной водой из родника, все по одной цене и дороже, чем вода в магазине. Одинокая бедная березка на задах часовни была как разукрашенная елка — в ленточках и тряпочках, шевелящихся на ветру.

Купальни были устроены в двух домах, отдельно для мужчин и женщин. От сараев дома отличали небольшие окошки по обе стороны от двойной двери, открывающейся половинками налево и направо. Около женской купальни ожидали очереди три или четыре пожилые женщины и девочка, перед мужской очереди не было.

Дима провел Ирину мостками к роднику за большой часовней, потом ко второму источнику у реки, который был в домике с тремя оконными проемами без стекол, и, через мостик, к третьему роднику, возле малой почерневшей часовни и за заболоченной и закрытой кустами лозняка шустрой речушкой. Две худосочные березки перед мостиком и за ним тоже стояли с повязанными разноцветными ленточками-тряпочками, но уже не с ног до головы, а только там, где доставала рука.

Воду они пробовали всюду.

— Где вкуснее? — спросил Дима, когда они повернули обратно.

— Из здешних мне понравилась в домике у реки, — ответила Ира.

— А из всех, где мы были?

— В этом домике и на самом первом источнике, в светлом лесу.

— Да? А мне кажется, что вода всюду одинакова, — сказал Дима с грустью. — Видишь, как я. Не разбираю. Не дано.

Долго он не расстраивался, опять побежал купаться, — когда только успел нагрешить? Ирина улыбнулась, подумав, что если он успел нагрешить, то в своих тайных желаниях.

Возвращались они в город засветло, как Дима и обещал накануне. Вчерашней грусти не было. Была легкая усталость, заторможенность мыслей и желание помолчать. В проигрывателе тихонько мурлыкали про любовь итальянцы. Мимо проплывали леса, деревни, поля, и снова леса и леса, сосновые и еловые, березняки и осинники, редкие и дремучие, сухие и влажные, — молчаливое богатство русской земли.

— Ты зря меня приучаешь кататься, — сказала Ирина, когда ей надоело молчать. — Я привыкну к баловству и буду мучить мужа глупыми требованиями.

— Разве он тебя не возит?

— У нас в семье не принято кататься просто так. Зря катать деньги. Зачем? И потом, мы бережем машину. Нам пока не купить другую, если что. У всех ведь разные доходы. У нас они очень маленькие. Тебе даже сложно представить, насколько.

— Мой отец тоже считал, что все это баловство, — захотелось ей договорить. — Ни к чему. Он никогда никого специально не возил. Не хотел баловать. Маму тоже. Даже подвозил нас всегда неохотно.

Дима пожал плечами. Пусть удивляется. Ирина подумала, что не выдала ему семейных тайн. Просто она хотела сказать, что каждый человек в одних и тех же обстоятельствах поступает по-своему. Так, как ему представляется правильно. И это не хорошо и не плохо, а то, из чего складывается жизнь.

— На дачу завтра не собираешься? — спросил Дима.

— Не хочу. Меня туда тянет весной, когда посадки. А когда проходит клубника, тяга заканчивается. Пусть мама одна едет. У нее все разные придумки, надоело слушать. Она теперь придумала красить сарай. Отец его ставил без фундамента, все нижние доски сгнили. Антон говорит, что сарай надо поднимать, а лучше сносить и строить другой. А она купила краски. Сама покрасить не может, надеется на нас. Я сказала, что не полезу, боюсь. «Пусть Антон приедет». Ну да, ему осталось еще только навернуться с крыши. «Ему некогда, он дом строит». «Пусть тогда Андрей». Нет, ты представляешь? Из-за гнилого сарая готова угробить единственного внука!