Иван Алексеев - Светлые истории

— Тогда завтра едем на шашлыки. Ты не очень привередлива в плане мяса? — спросил Третьяков. — Просто я покупаю в магазине уже замоченное мясо, так и дешевле, и не надо возиться.

— Главное, чтобы оно не пахло боровком. Не переношу запаха мужика, — рассмеялась женщина. — В остальном я очень непривередливая. С детства ем все, что дают.

С Ириной происходило что-то странное. Еще неделю назад она и в страшном сне не могла бы подумать, что сможет ездить по лесам с мужчиной. Отдыхать, купаться, соглашаться на шашлыки. И что это ей будет нравиться. Куда только делось внушенное непоколебимое убеждение в том, что замужней женщине каждую минуту везде и всюду должно быть интересно с мужем. Она так всегда и старалась поступать. Но что она может сделать, если устала? Если ей неинтересно? Может себя обманывать, конечно. Она этим и занимается много лет. Она бы и дальше этим занималась, если бы не Дима.

Что Дима за человек? Он ведет себя так, как будто ему от нее ничего не надо. Но ведь так не бывает. Она еще не очень старая. И у нее есть то, что надо мужчине. Она не очень красива, конечно, но если бы она не нравилась Диме, разве он уделял бы ей столько внимания?

Последнее время она думала о Диме столько, сколько когда-то давно думала о будущем муже. И что для нее было самым удивительным, с мыслями о Диме она стала больше думать и об Антоне. Еще недавно она переживала, что стала для своих мужчин домовиком, необходимым кухонным приложением и, вдобавок, источником средств для выживания семьи. И от этих мыслей внутри нее наступало такое опустошение, что она почти потеряла свою суть. Она была как автомат, выполняющий заученную программу. И хотя она обижалась на Антона за все, что он должен был делать, как мужчина, а не делал, — а, в глубине души, за то, что за своими болезнями и неумением заработать он потерял к ней интерес, как к женщине, и она в ответ устала от него, — теперь, после приближения к Третьякову, она начинала понимать, что в не озвученном разладе с мужем есть доля ее вины.

С Димой ей было легче. Почему? Когда она начала встречаться с Антоном, симпатия ее к нему была побольше, чем нынешняя симпатия к Диме. Куда все ушло? Почему с Антоном все так сложно? Почему ей легко с Димой? Даже дышится по-другому, когда он рядом, полной грудью. Почти как в лесу, куда он ее возит. И почему Дима тоже тянется к ней? Тоже симпатия? Если и есть, то не такая уж и сильная. Она видела посильнее. Остается одно: они не мешают друг другу своей жизнью и своими интересами, а наоборот, поддерживают интересы другого, сопереживают за них, сочувствуют случающимся неудачам.

Неужели с мужчиной легко, если устроиться так, чтобы не играть роль властительницы и не позволять ему властвовать над собой?

Разве интерес друг к другу поддерживается одним чувством долга? Если бы еще долг был осознан всеми ее клеточками и душой, если бы он не был данью обычаю и привычке, если бы нес радость, а не безразличие…

Почему они с Антоном решили, что соединившись, стали обладать друг другом, как собственностью, как одушевленной вещью, которая всегда должна делать то, что представляется правильным собственнику? Только потому, что все вокруг живут таким образом? Но разве все вокруг живут счастливо? Скорее, наоборот. Разве так жить разумно? Когда счастье и радость, которые разлиты в природе на каждом шагу, утекают из рук, как вода?

И насколько бы все для Иры упростилось, если бы с Антоном не получалось так, что она ему всегда должна. И если бы еще ей научиться не ждать от него того, чего он не может. Может, тогда им обоим станет легко дышать и легко говорить правду? И, может быть, даже близость, которую они неосознанно отдаляют, потому что она превратилось в механическое действие, снова станет для них желанной?

Конечно, им с Антоном еще тяжело от того, что они не могут себя найти в новом мире, где деньги стали значить чрезмерно много. И что сын в этом похож на родителей. Но ведь не только они не могут себя найти. У многих ее знакомых тоже не очень это получается. У того же Димы, например. С его умной башкой можно было рассчитывать в жизни на большое. Но ведь все равно при этом люди стараются жить в радость, как учит природа, а не мучиться, как заставляют товарищи, заделавшиеся господами. Значит, и она может жить с радостью. Если у нее пока не получается, она может научиться. А потом научит мужа. И сына. И заживут они счастливо, как обещают в сказках, и как у них с Антоном иногда получалось в молодости.

Разволновавшись на ровном месте, Ира весь вечер не могла ничего делать, а только думала думу, навеянную общением с Димой: как ей все и всех в семье или хотя бы себя, для начала, переделать так, чтобы всем людям, кого она любит, приносить одну только радость, и чтобы они отвечали тем же.

Когда она улеглась в постель, к этой думе добавилась другая, с другого голоса, который она про себя давно окрестила чертовым.

Чертов голос нашептывал, что она уже села Диме на шею, и что это положение неудобно для взрослой женщины. Бедный мужчина уже не знает, куда ее везти и что ей предложить, чтобы понравиться. Он определенно видит в ней женщину, и если ей это приятно, то как-то надо соответствовать сложившемуся положению вещей.

Она не обратила внимание, что слово «соответствовать» по смыслу близко к слову «должна», которое она уже посчитала раньше виновником несчастья своей семьи. В голове засело другое.

Долгие годы экономии на мелочах приучили ее жалеть любые траты, если они оказывались бесполезными. То, что Дима тратит на нее свое время и деньги бесполезно, было неправильно. Еще эти шашлыки он придумал, а она не возразила. Одни траты у мужика. Муж ей два года уже не устраивал шашлыков, а чужой мужчина готов. Но почему он чужой? Потому что не муж и не брат?

Ирина попробовала представить, что Дима взял бы вдруг и исчез из ее жизни — не смогла. Для нее это было бы очень больно. Значит, не чужой. А раз так, то почему она решила, что его траты на нее бесполезны?

Тут она подумала, что Дима мог бы очень просто ее добиться. Вместо всех этих глупых, с обыденной точки зрения, катаний Дима мог бы пригласить ее в ресторан. Она сто лет не была в ресторане. Пошла бы, не устояла.

Потом она подумала, что у него и без ресторана было несколько возможностей ее взять. Будь она на его месте, уже давно бы добилась своего. Ирина уже готовилась заснуть, но сцена, в которой она добивается своего, так ярко ей представилась, что она очнулась, одна, в полной темноте, в холодной постели, с предательски стучащим сердцем и пересохшим горлом, и чуть не заплакала.

До этого она жалела других, а тут ей так стали безразличны другие и так жалко себя, что она с нескрываемым удовольствием выслушала жалеющий ее голос, который объяснил, что она любит Диму и может позволить ему любить себя. Это простое решение расставляло по своим местам все, кроме долга жены блюсти себя для мужа. Но Ирина уже не хотела такого долга. Она уже устала проявлять инициативу, залезая в постель Антона, когда срок их воздержания становился чересчур неприличным. И устала от его возни, когда пропадало последнее желание, и она раздвигала ноги, торопя мужа побыстрее сделать то, что становилось противным.