Татьяна Лебедева - Осень нелюбви

Гумилев приехал вечером, когда уже начинало смеркаться. Анна Ахматова в черном узком платье, подчеркивающем ее гибкую стройную фигуру, с большой брошью на груди встречала его, полулежа на тахте. Гумилев был в штатском, как всегда элегантен, в светлом костюме и шляпе. Они поздоровались, он поцеловал её в щеку. Поговорили немного об общих знакомых, новостях с фронта, революции, которую Гумилев пропустил за границей, о тенденциях в современной поэзии.

— Аня, — он внезапно остановился, глядя на ее руку, — а где твое черное кольцо?

— Я его подарила, как талисман, — Ахматова вытянула перед собой руку без кольца, как бы любуясь ею. Рука действительно была красивой, и она знала это.

— Кому?

— Анрепу.

— Аня, — усмехнувшись и пытаясь пошутить, начал Николай, — я тебе руку сейчас за это отрежу! И нашла же кому, — этому забулдыге и ловеласу!

Ахматова повела плечом. Затем, глядя мимо Гумилева на стену, где были развешаны рисунки Модильяни, ровным тоном сказала:

— Я прошу у вас развода.

Прошло несколько секунд. Гумилев не произносил ни слова. В общем-то, она и ожидала такой реакции, поэтому так же спокойно продолжила.

— Советское правительство разрешает снова вступать в брак после развода, поэтому он будет на руку и вам, и мне.

Гумилев почувствовал, что всегдашняя выдержка изменяет ему. Испугавшись, что Ахматова заметит, как дергается нерв у него под глазом, он встал и прошелся по комнате. Ахматова наблюдала за ним, лёжа всё в той же непринужденной позе. Волновался он зря, на улице уже темнело, и Ахматова почти не различала выражения его лица

— Анечка, — он подбирал слова. — Что ты такое выдумала? Ты собираешься замуж? Ты — любишь?

— Да.

Валерия на кухне загрохотала кастрюльками. «Делает вид, будто занята очень и ничего не слышала», — с улыбкой подумала Анна.

«Завтра весь Петербург будет говорить, что Ахматова со скандалом бросила Гумилева, он плакал и умолял ее остаться», — пронеслось в голове Николая. Это позволило ему собраться и взять себя в руки.

— Что ж… Это наш «египтянин»? Но… Аня, ты хорошо подумала? Это ведь катастрофа, а не муж!

«Так легко, — думала в это время Ахматова, — так легко согласился? Неужели совсем не сожалеет».

В столовой пробило десять. «Держаться!» — говорил себе Гумилев. Анна не спеша выговаривала тяжелые, как камни, слова.

— Лёвушка останется у твоей матери. Она очень любит его. Как бы мне ни было тяжело расстаться с ним, но я понимаю, что сейчас не могу позаботиться о нем лучше…

Николай присел на софу у ее ног. В комнате совсем стемнело. Он взял в свои руки ее ладонь, погладил тонкие длинные пальцы, которые всегда боготворил, вспомнил, какие мягкие у нее ноготки и нежная кожа.

— Жаль, что всё у нас так получилось. Точнее, не получилось. Странная, глупая жизнь перевернула всё с ног на голову и развела. И любовь превратилась в кошмар, а жизнь — в фарс. Останется от нашей семейной жизни, Анечка, только воспоминание.

— «Из логова змиева , из города Киева , я взял не жену, а колдунью», — хохотнула Ахматова.

— Ну ты тоже хороша: «Муж хлестал меня узорчатым, вдвое сложенным ремнем»! Что обо мне подумают потомки!

Они засмеялись.

Эту ночь Ахматова и Гумилев провели вместе.

Теперь я была одинока. Хотя все зависит, как на это посмотреть. Ведь отсутствие парня можно интерпретировать и как свободу. Поэтому сойдемся на том, что я была свободна. Свободна от разговоров о машинах, просмотров футбола в дешевых пабах, намеков на мое несовершенство, свободна от пьяных извиняющихся улыбок, от обязательств, от верности. Свободна для любви. И если Рома так и не стал моей настоящей любовью, значит, она ждет меня где-то впереди. И почему бы мне не заняться ее поисками? Я, правда, очень плохо представляла себе, что такое настоящая любовь. Пока никто из моих знакомых не смог мне внятно рассказать, что такое любовь и как понять, что она настоящая. Но я знала точно, что не смогу прожить без нее. Я не могла чувствовать себя счастливой только от того, что у меня есть комфорт и деньги, и жизнь течет удобно и размеренно. Я хотела найти это все и ничего.

В третьем часу ночи, зябко кутаясь в осенние пальто, мы с Лорой и Ингой вышли на улицу из ночного клуба. Подморозило, в воздухе пахло приближающейся зимой. Под пальто на мне было легкое шелковое платьице, и холод лез в рукава и под подол, леденил коленки в капроновых чулках. Я ёжилась и спешила к стоянке. За два с половиной часа ночной клуб мне до смерти надоел. Я устала смотреть на одни и те же движения и одни и те же бездумные, беззаботные лица. Стоянка всё еще была переполнена машинами, таксистами и девочками в мини-юбках и коротеньких курточках. По всей видимости, мы уезжали рано, ночь только достигла своего апогея, и все счастливые события, все развязки как раз и должны были случиться в ближайший час.

Когда до машины оставалось метров пять, дорогу нам вдруг преградила большая черная тонированная BMW. Мы повернули вправо, чтобы обойти ее спереди, но водительское окошко опустилось, и оттуда выглянул светловолосый, голубоглазый парень лет двадцати пяти. Он широко улыбнулся.

— Я прошу прощения! Вы не подумайте ничего плохого, просто хочется общения… Меня зовут Михаил, Миша.

Нам пришлось остановиться.

— Миша, мы домой уже едем, — ответила я.

— Я как всегда опоздал, — грустно наклонил он голову к рулю.

У него оказался выпуклый затылок с маленькой шишечкой посередине, которая по восточным поверьям свидетельствовала о гениальности или экстрасенсорных способностях.

«Ты опоздал на много лет, но все-таки тебе я рада», — пронеслись у меня в голове строчки Ахматовой.

— Давайте я подвезу вас домой! — поднял он голову и снова уставился на нас голубыми глазами.

Я только открыла рот, чтоб ответить, что мы на машине, но в разговор вмешалась Инга.

— А знаете что, — сказала она. — Тут рядом есть хорошая кофейня. На улице сегодня холодновато, и мы уже порядком замерзли, беседуя с вами, поэтому почему бы вам, Михаил, не угостить нас ароматным капучино?

— С удовольствием! — Миша обворожительно улыбнулся.

Действительно, за углом была неплохая круглосуточная кофейня. Мы зашли в ярко освещенный зал, тут было тепло и вкусно пахло. Людей почти не было. Присели вчетвером за круглый столик в углу. Мы внимательно посмотрели на Мишу, а он — на нас. Миша был худощавый, среднего роста, светленький, даже немного рыжеватый, с широкими острыми скулами и умными с хитринкой глазами. На нем была свежая рубашка в тонкую голубую полоску, идеально пошитые брюки и черная кожаная куртка, которую он снял и повесил на спинку стула. Его начищенные до блеска туфли из кожи рептилии слепили мне глаза. Он достал зажигалку ухоженными руками с безупречным маникюром и закурил. Пальцы чуть выдавали его волнение. Он был не очень красив, зато ухожен и уверен в себе.