Сергей Новиков - Соседи

На днях девушки из отдела продвижения попросили меня написать для праздничной странички какую-нибудь новогоднюю историю про чудеса, любовь и всё такое. Я долго ломал голову над этим заданием, перебирая подходящие и не слишком затасканные ходы, как вдруг меня осенило: к чему вымучивать придуманный сюжет, когда в моей жизни однажды случилось ровно то, что требуется? В общем, всё, что вы прочтёте ниже, чистая правда; все события, даты и действующие лица являются подлинными. Чудеса действительно случаются. Правда, реже, чем хотелось бы.

К тому декабрю мы с Крысой были вместе почти восемь лет. Крыса — это cукa американского стаффордширского терьера, которая попала ко мне в годовалом возрасте, и про которую я с первого взгляда понял, что это — моя собака. Умная, красивая, сильная, храбрая, обаятельная, добрая и с очень хорошим чувством стиля.

Так вот, в середине декабря я отметил, что с Крысой что-то не так. Почти не ест сухой корм, а брошенные ей куски хлеба больше не выхватывает из воздуха, а ловит так, будто делает очень большое одолжение. Списал это на возраст и настроение. Однако через несколько дней Крыса совсем отказалась от еды. Мы обзвонили с десяток ветеринаров (Крыса никогда не болела, и своего врача у нее не было). Все требовали привезти собаку им в кабинет. Везти в такси собаку, которую периодически тошнит, мы не рискнули. Только один ветеринар согласился выехать на дом. Его и вызвали.

Вообще-то это был знаменитый ветеринар. Лет тридцать назад он первым в городе начал специализироваться на лечении собак, и все эти годы фамилия его произносилась собачниками с почтительным придыханием. Однако когда он вошёл, я напрягся. Древний старик, заговаривается. Потом он уверенно вставил иглу Крысе в вену, и я успокоился.

Пока Крыса лежала под капельницей, старик объяснил, что в городе сейчас страшная эпидемия чумки: у него по 10—15 вызовов в день, и каждое животное, к которому он приезжает, болеет именно чумкой. Чумку можно лечить только старым добрым 44-м раствором; для выздоровления животное должно получать не менее литра этого замечательного раствора в день.

Неделю старик ежедневно капал Крысе 400 миллилитров внутривенно, а оставшиеся полтора флакона я вводил подкожно ей под холку.

Несмотря на старый добрый раствор, Крысе с каждым днем становилось всё хуже. Она перестала пить, и ослабела до того, что на улицу приходилось выносить её на руках. Ещё у неё сильно раздулся живот, и началось что-то явно нехорошее по сучьей части, хотя до течки было далеко. Старик, с которым я поделился наблюдением, сказал, что видит это, но сначала надо вылечить чумку, и только потом заниматься внутриполостными проблемами. Однако уходя, посоветовал сделать Крысе на ночь один укол, чтоб начать решать эти внутриполостные проблемы.

Сразу после укола Крыса стала истекать кровью. Огромный памперс, рассчитанный на взрослого человека, полностью наполнялся через 7—8 минут. Старик по телефону сонно заметил, что так бывает, но зато теперь мы знаем, что это не помогло, и больше такой укол делать не надо. Проклиная себя за то, что с ним связался, я бросился вызванивать нормального ветеринара, но шёл первый час ночи, и в лучшем случае я дозванивался до автоответчиков. В крайней степени отчаяния позвонил даже в обычную «Скорую», обещал любые деньги, но там ответили, что собак лечить не умеют даже за очень большие деньги.

К половине второго Крыса всё ещё была жива, что при количестве вытекшей из нее жидкости казалось чудом. Я уже ни на что не надеялся и продолжал набирать номера ветеринаров исключительно для очистки совести. Вдруг по одному из номеров ответил живой голос. Сначала врач наотрез отказалась ехать, сообщив, что только что вошла в дом после 15-ти часов работы. Не помню, как я её умолял, но постепенно она включилась в диалог и подтвердила мои предположения — мы точно имеем дело не с чумкой, и проблема, скорее всего, решается только хирургическим путем. Узнав, что собаку уже неделю лечат от чумы 44-м раствором, она вдруг спросила: кто лечит? Когда я назвал фамилию старика, ветеринар тяжело вздохнула, и сообщила, что выезжает.

Осматривая Крысу, врач рассказала, что старик год назад выжил из ума — игнорируя реальные симптомы, ставит всем животным один диагноз и вводит им лошадиные (причём, в буквальном смысле) дозы этого крайне тяжёлого для организма раствора. К нам она приехала только потому, что на предыдущем вызове у нее на руках погибла одна из жертв такого «лечения».

Вколов Крысе препарат, нейтрализующий действие стариковского укола, ветеринар сообщила следующее.

Пока ей нас с женой утешить нечем. Оперировать собаку сейчас или даже завтра нельзя. Она слишком слаба. У нее уже падает температура. Печень и почки из-за передозировки раствора функционируют очень плохо. Оперировать можно только послезавтра, 31 декабря, когда организм хоть немного очистится, если организм ещё на это способен. Мы должны постараться продержать собаку сутки до операции. То есть отпаивать ее тёплой водой с мёдом, тёплым бульоном, и класть грелки на лапы, но ни в коем случае не на живот. Ещё надо постоянно разговаривать с собакой и поддерживать в ней интерес к жизни.

Весь следующий день мы вливали в Крысу тёплое калорийное питьё, а ещё читали Крысе стихи, пели песни, изображали играющих собак, обезьян которые ищут блох под мышками, кувыркались, скакали и даже стояли на голове. Поднять температуру не удалось, но и опуститься мы ей не дали. С интересом к жизни тоже кое-что получилось. Несколько раз Крыса наклоняла голову набок, навостряла уши и смотрела на нас с выражением: да в своём ли вы уме, товарищи?

К 31 декабря температура снизилась до 36,8 (на два градуса ниже нормы), а дёсны стали бледно-синими. Врач и ее ассистент сократили обычную для собаки такого веса дозу наркоза в три раза: «Больше она не выдержит, постараемся работать очень быстро».

Подобная операция в стандартных условиях длится полтора часа. Наши врачи уложились в 50 минут. Когда мы узнали, что Крыса жива, мы вряд ли вели себя адекватно. Но врачи наших бурных восторгов не разделили и на все расспросы отвечали: «Собака, кажется, очень волевая, будем надеяться». Велели обложить её грелками, накрыть одеялами, колоть под холку физраствор и продолжать поить бульонами. «А чем-то ещё кормить можно? — Можно всем, но она вряд ли пока захочет. — А когда она захочет? Хоть приблизительно?» Тут ветеринар отвела глаза и как-то неуверенно произнесла: «Ну, думаю, дней через пять».

Врачи уехали. Мы упаковали Крысу в грелки и одеяла, оставив перед мордой дырку для воздуха. Вдруг вспомнили про новый год, до которого оставалось несколько часов, и я сбегал в магазин за праздничными закусками. Закуски резали на кухне, в комнату носили мимо лежбища Крысы, которая впервые за последние десять дней ровно дышала и крепко спала. Когда я внес в комнату тарелку с сыром «Дор блю», конструкция из грелок и одеял как-то очень знакомо заволновалась. Не веря своей догадке, я поставил тарелку с сыром перед дыркой для воздуха, и отошел в сторону. Через несколько секунд из дырки осторожно выполз принюхивающийся нос. Потом показалась часть морды. Морда (которая в прошлой жизни и надеяться не могла на такую оплошность хозяев, ну, или подарок судьбы) как бы невзначай упала в тарелку и, как бы позёвывая спросонья, одним хорошо рассчитанным движением челюстей сгребла с неё весь сыр.