Сергей Новиков - Соседи

Глава «Мясо и мясопродукты (за исключением деликатесных)» уже порождает вопросы чисто практического свойства. Один из персонажей главы «колбасы сыровяленые». Впрочем, пусть: что за деликатес, всего-то рубликов девятьсот на ассигнации. Другой вопрос: а чем, собственно, «колбасы из конины» отличаются от следующих чуть ниже «изделий колбасных из конины»?

Глава «Яйцо». Ну, чего там, думаю — яйцо. Куриное, гусиное, перепелиное. Чёрта с два! Автор не так прост, и к концу главы появляются волнующие, непонятные слова. «Яйцо — отходы инкубации яиц», «яйцо — отходы кур яичных пород», «яйцо — отходы кур мясных и яичных пород», «яйцо — отходы уток», «яйцо — отходы гусей» (но почему же «гусей», а не «гусих»? ), «яйцо — отходы индюшек», «яйцо — отходы цесарок», «яйцо — отходы перепёлок», и, наконец, когда автор всё разложил по полочкам, и мы должны умиротворенно вздохнуть, вдруг с ужасом понимаешь, что и автору не всё ясно, что не тому доверились. Финал главы: «Яйцо — отходы прочие». Перед лицом этой бесконечности начинаешь думать о вечном.

Кульминация поэмы. Глава «Море- и рыбопродукты (за исключением деликатесных)». Рыбой и морепродуктами я торговал. Фирма гордилась ассортиментом — более пятидесяти наименований продукции. Дети! (Это я к руководству той фирмы). А семьсот три позиции вы видели? Без деликатесов, исключительно основные рыбопродукты? И кто вбил вам в голову, что угорь или таймень — это деликатес? И почему у вас в ассортименте не было акул десяти видов, при наличии отсутствия которых завмаги стонали и шли к конкурентам покупать столь популярную в народе акулу-быка? Помню, помню ещё, как горели глаза клиентов, в которых надеждой теплился вопрос: «А конь-рыбу сегодня не подвезли?» Помню и как до выхода «Перечня» ходили с другом покупать морепродукты на закуску, как бренчали в кармане мелочью и огорчались, узнав, что под пятипроцентный налог с продаж подпадает основной продукт, без которого невозможно представить застолье простого русского человека: «Пенисы морских котиков сушёные».

Всё. Апофеоз. Когда я дочитал до этого места и узнал, что наконец-то пенисы морских котиков перестали облагаться пятипроцентным налогом, я понял, что не зря живу жизнь. Что ждёт меня спокойная, уютная старость, в которой я буду носить не облагаемые пятипроцентным налогом «сапожки из поливинилхлоридной композиции мужские», а внученьки мои — бегать в «галошах девичьих для ношения на кожаную обувь высоких» и пользоваться «услугами таксомоторов». Потому что страна, где законодатели заботятся об отсутствии пятипроцентного налога с продаж даже на сушёные пенисы морских котиков, действительно думает о своих гражданах.

Признаться, в детстве отношения с рыбой у меня не складывались. Речная пугала костями и запахом, морская — неаппетитными витринными позами и тем, во что она превращалась стараниями поваров из школьной столовой. Вот, говорят, в рыбе фосфор, а в фосфоре — ум и всё такое. Еще говорят, если рыбу не есть, ума, дескать, не будет. И что? Лет до двадцати пяти я рыбу практически не ел и уроков не учил, а школу окончил без троек и три раза в вуз поступил. Рыба тем временем не менялась — и кости речной, и скрюченные позы морской, и повара в столовых оставались прежними. В общем, в то, что от рыбы умнеют, я не верил, а никакого гастрономического интереса к рыбам у меня не было.

А потом вдруг возник коммерческий интерес — как-то в самый разгар безработицы устроился я ту рыбу продавать. А продать кому-либо что-либо, не полюбив это что-либо всем сердцем, невозможно. Пришлось рыб полюбить, а заодно и научиться различать их по породам.

Первой любовью стала горбуша. Выгружая из вагонов горбушу-серебрянку (это такая, знаете, блестящая, с черной спинкой) я полюбил горбушу глазами. Кокетливо выгнувшись, она призывно лоснилась упитанными боками и нежно поблескивала серебром брюшка. Когда вагоны опустели, матёрые грузчики, которые по доброй традиции каждую сотую коробку бросали подельнику под вагон, выдали мне в качестве бонуса килограммов десять серебрянки и рассказали, что горбушу очень просто солить и жарить. Надо порезать, посолить и сутки подождать (получится малосольная горбуша), или не ждать, а положить на сковородку (получится жареная). Оказалось, что жареная посуше и хорошо идет сама по себе, соленая сочнее, и неплохо сочетается с варёным картофелем. Выяснилось также, что не потрошёная горбуша нередко содержит красную икру или молоки. И то, и другое солится в течение трёх-четырех часов и приятно разнообразит меню. Короче, переход от визуальных контактов к плотским отношениям и вступление с горбушей в более тесную связь отнюдь не разочаровали. Полюбив, я начал продавать очень много горбуши. Продавал до тех пор, пока не узнал, что вообще-то настоящие торговцы рыбой объём продаж обеспечивают за счет минтая, пикшы и трески.

Я прилежно все это перепробовал. Узнал, что все они принадлежат к тресковым, что минтай очень уважают японцы — он вроде как выводит из организма радионуклиды, а это с учётом количества атомных электростанций последствий печально известной бомбардировки для Японии особенно актуально, что пикша сероватая, а спинка трески с зеленоватым отливом и в крапинку. На мой вкус тресковые оказались как-то чересчур суховаты и пресноваты. Зато когда в городе вдруг не стало пикши и трески, я собрал с магазинов заявок столько, что мои комиссионные за день торговли должны были составить долларов триста. Соответственно, после этого идущей из Мурманска машины с треской и пикшей я ждал, как ждет любовник молодой. В смысле, с томленьем упованья. Примерно с таким же чувством я выносил на руках из вагона-рефрижератора дальневосточный минтай, который был на пятьдесят копеек дешевле, чем у конкурентов и потому сулил еще более солидные барыши, чем пикша с треской — минтая магазины брали втрое больше. Апофеозом же любви по расчету стала рыба под названием путассу.

Этой дешёвой, худосочной рыбой с треугольной головой и неумно выпученными глазами при социализме кормили пушных и всяких прочих зверей. Почему-то именно путассу после августовского дефолта 1998 года город стал потреблять в каких-то, не побоюсь этого слова, лошадиных дозах. Всего за один кризисный месяц я нажил на путассу автоматическую стиральную машину, большую деревянную кровать с двусторонним ортопедическим матрасом и импортный телевизор марки «Philips».

Искренне (и практически бескорыстно) я любил тушки кальмаров. Ах, как они были недороги в 97-м! О больших квотах на вылов (что определяет цену), об исключительной полезности и замечательном вкусе кальмара я рассказывал руководству магазинов. Руководство сопереживало и рассказывало мне про народ, который в недорогом кальмаре своим крестьянским нутром чует какой-то подвох, и потому брать отказывается. Теперь квоты сократили, кальмар вздорожал, а народ кусает локти, но кальмара, что характерно, берёт.