Сергей Новиков - Соседи

— Завтра приходи, мы к утру дверь-то разварим наверно! А то и сегодня ночуй с нами, в машине. Деньги-то у тебя вперёд заплачены, — крикнул Федя вдогонку.

За вещами я смог приехать только поздно вечером. Правда, чуть было не передумал их забирать. Сворачивать с улицы во двор не хотелось — под аркой явственно ощущалась угроза физического насилия. Хотя, в отличие от предыдущих вечеров, ни одной фигуры поблизости не маячило. Победило любопытство.

В подъезде сильно несло дерьмом. Двери всех квартир стояли распахнутыми. Внутри горели тусклые лампы накаливания, подвешенные на ломкие, старые провода. Лампочки освещали кучки свежих человеческих фекалий, непонятно зачем наваленные на пол в таком количестве, и разбросанный по паркетному полу одноразовый современный мусор. Мысль о том, что ещё позавчера это был дом, и я в нём ночевал, казалось дикой.

Мои арендодатели собирали вещи. Точнее, Галя пыталась это делать, а Федя с закодированным 6 6 Так называют людей, которые прошли психотерапевтический курс лечения от алкоголизма. на днях сыном бродили пьяные и иногда перетаскивали один и тот же гигантский пуховый тюфяк метров на пять то в одну, то в другую сторону. На полу валялись разнокалиберные чугунные утюги, чёрные, тяжёлые сковородки того же почтенного племени, кованая спинка от старинной кровати, рассохшаяся прялка и потрескавшийся кожаный хомут, штук пять непарных валенок, чемоданчик-футляр с фотоувеличителем УПА-2, слегка помятое крыло от автомобиля то ли «ГАЗ», то ли «Победа», огромные банки с притёртыми стеклянными крышками, в которых искрилось кристаллами засахарившееся варенье двадцатилетней давности, вытертые до белизны джинсы «Rifle», дюжина грязных бутылок из-под спирта «Рояль» и видеокассета с надписанным шариковой ручкой названием фильма, в которое вкралась забавная ошибка: «Греческая смаковница». При этом все современные, то есть каждодневно используемые хозяевами вещи находились на позавчерашних местах.

— Как? Как это всё? Куда? Мама моя ещё, царствие ей небесное, нажила, а вы… а-а-а-а-а! бл… дь, нажрались, суки, а вы всё просрёте, просрали уже… Пятьдесят лет тут, каждая вещичка на родном месте, приросла… Не брошу, ничего не брошу, везти отсюда не дам!

Галя рухнула на пол, подгребла под себя часть столь дорого ей хлама (он действительно внушал почтение к когда-то прожитым здесь основательным жизням) и завыла. Федя с сыном перенесли тюфяк из прихожей в свою комнату, после чего закурили с сознанием выполненного долга. Меня никто не замечал.

Из своих вещей я забрал только бритвенный станок «Жилетт», чудом не потерявшийся за двенадцать лет переездов, а всё немногочисленное остальное добавил к инсталляции, которую Галя поливала слезами.

Новые соседи-хозяева оказались непьющими.

К ним я попал после того, как в найме жилья мне отказали две подряд прелестные старушки. Одна объяснила маклеру, что прописка у меня тверская; там, как известно, везде зоны, а это значит, что я наверняка в них сидел. Вторая, желавшая получать оплату исключительно в USD, грозно задала вопрос о вероисповедании, после ответа «гностик» обвинила в сектантстве, накричала на маклера за привод неправославного клиента и долго крестилась нам в спину, сплёвывая на пол подъезда.

Третья старушка (она сдавала в советской трёшке с видом на МКАД так называемый зал со стеклянными дверями), долго не могла принять решение («какой-то он взрослый» с претензией говорила она маклеру), но я разыграл сценку «мальчик из Уржума», и мы всё-таки подписали договор, по которому комната мне сдавалась за двести долларов в месяц.

Перед подписанием я уточнил, все ли предметы, находящиеся сейчас в комнате, останутся в моём распоряжении. К найму «зала» меня не в последнюю очередь склонил стоявший в красном углу телевизор «Sony Trinitron». Ответила Клавдия Олеговна вроде как утвердительно. «Вроде как» — это потому, что при ответе на простой, но неудобный для неё вопрос старушка долго шарила глазами по столу, теребила в руках какой-то воображаемый мелкий мусор типа обрывка нитки и мычала что-то неопределённое с интонацией, которая обычно сопутствует фразе «я поняла, что ты сказал».

Вечером следующего дня в прихожей меня встретил хозяин — суховатый, лысоватый и нудноватый Степан Макарович. С отсутствующим лицом он изложил мне условия проживания.

Ключей квартирантам не дают. Поэтому следует установить время, в которое квартирант будет по утрам покидать квартиру — к этому времени хозяин будет вставать, чтобы отпереть и запереть двери. Кроме того, каждый вечер надо узнавать, не собираются ли завтра хозяева покинуть квартиру раньше срока, установленного для ухода квартиранта. Если собираются, надо уйти раньше них. Также каждый вечер следует звонить по телефону и сообщать время своего прибытия с точностью плюс-минус пятнадцать минут. Приходить после полуночи нельзя ни при каких обстоятельствах, всё равно не откроют; приходить после одиннадцати вечера можно лишь в экстренных случаях, о которых следует предупреждать заранее. Обувь необходимо снимать в тамбуре и вносить её в квартиру в руках — у соседей собака, и она таскает в тамбур много грязи. Курить можно на лоджии, выход на которую с кухни, но не чаще, чем один раз утром и один раз вечером. Причина ограничений: дым не должен проникнуть в квартиру, следовательно, надо запирать дверь лоджии, а запереть её можно только со стороны кухни; поэтому, чтоб покурить, надо звать на кухню Степана Макаровича. Он запрёт дверь и посидит на кухне, пока квартирант курит, а потом надо постучать в дверь лоджии, и он откроет. Часто выполнять эту процедуру Степану Макаровичу не с руки. Однако если на кухне по своим делам хлопочет Клавдия Олеговна, квартиранту в этот момент не возбраняется покурить дополнительно. Отдельное условие для курения: звать Степана Макаровича позже одиннадцати вечера и раньше семи утра нельзя. Выходить для курения на лестничную площадку нельзя, потому что в этом случае Степану Макаровичу придётся открывать и закрывать входные двери, а это доставит ему ещё большее беспокойство, чем закрывание дверей на лоджию. Кроме того, как уже говорилось, у соседей собака, а она таскает много грязи, и лишний раз ходить через тамбур не надо.

Закончив теоретическую часть, Степан Макарович продолжил обучение молодого квартиранта в полевых условиях. Привёл меня в ванную и стал объяснять, как пользоваться душем.

— Отодвигаешь занавеску, встаёшь туда, — он показал рукой на ванну. — Кран у нас (у них стоял старый смеситель с длинным, поворачивающимся краном) всегда над раковиной стоит, но когда моешься, двигаешь его из раковины в ванну. Иначе занавеска плотно не закрывается, и вода может натечь. Закрываешь занавеску. Потом открываешь по часовой стрелке кран с холодной водой, потом с горячей водой (он для наглядности начал крутить тот и другой, но против часовой стрелки), потом включаешь душ, но чтоб напор был не сильный, а то набрызгать можешь. Моешься, но долго не надо. Смахиваешь воду с себя рукой, чтоб не накапало, когда за полотенцем высунешься. Закрываешь краны против часовой стрелки, но не туго, а то сорвёшь. Стряхиваешь воду с занавески, отодвигаешь её, берёшь отсюда своё полотенце, вытираешься. Кран сдвигаешь так, чтоб встал над раковиной. Вылезаешь из ванны, одеваешься. Берёшь вот здесь вот эту тряпку, протираешь насухо ванну и стены. Потом кладёшь тряпку на батарею, потом мы её сухую на место положим.