София Кульбицкая - Зуд

Чертыхнулся, взял книгу и потрусил с ней на ресепшн.

У пустого бара Интеллектуал с Мизантропкой в четыре руки оттирали тяжёлую круглую стеклянную столешницу от стеарина. В этот миг он люто им завидовал — слаженные движения, простота и определённость общей цели.

Кое-кто, возможно, своей цели уже достиг. Может быть, в эту секунду Амад со всей яростью изголодавшегося самца овладевает обильной, перезрелой, сладкой плотью. А всё понимающая мудрая компаньонка одиноко грустит на пляже…

Но-но, никаких чёрных волн. Говорю же, я не ревнив. Вот, например, Ильдар Камилевич… Разве я ничего не вижу?!

Он вдруг с удивлением понял, что думает об этом почти спокойно. Мысль о том, что он может в один прекрасный день застукать жену с Ильдаром, была хоть и малоприятна для самолюбия, но причиняла куда меньше боли, чем попытки представить себе супружескую жизнь дочери. Об этом он даже думать не мог — его начинало подташнивать. Фантазии же о Кате и зяте, о зяте и Кате давались почти без напряжения.

А секундой позже он поймал себя на том, что даже хочет этого. Чтобы русская красавица отбила у дочери её положительного муженька, это разом развязало бы весь узел…

Что же я за чудовище, мысленно вскричал он, сжав виски.

Но мысль не унималась, а, непослушная, раскручивалась дальше, несмотря на его страшные волевые усилия остановить себя. Да. Разница в возрасте у этих монстров обаяния не так уж и велика. Всем было бы хорошо: и Кате (наконец, нашедшей своё счастье), и татарину-завоевателю, и ему, несчастному отцу. Танька, конечно, не сможет простить предательства ни мужу, ни матери — и останется при нём… Ну, не навсегда, конечно — он же не тиран какой-нибудь, чтобы заедать личную жизнь дочери. Но пусть она найдёт себе подходящего человека. Достойного. Похожего на него, Вадима!..

Ресепшн. С бессознательной аккуратностью положил книгу на приступочку деревянной стойки-библиотеки. «Библиотека» — сильно сказано, всего-то три потрёпанных «глянца» на ненашенском. Что странно, ведь Yellow Dolphin Resort считается русским отелем. Не очень-то любят соотечественники разбрасываться добром. Что ж, буду первым.

Сквозь стеклянные двери виднелся Икарус. Свежий заезд?.. Молодой смуглый носильщик занёс в холл одинокий чемодан — чёрный, суровый, мужской. Неужели, измученно подумал Вадим. Неужели, наконец, — тот самый желанный собеседник, товарищ по несчастью?

Тут подоспел и хозяин скромного багажа. Сланцы, льняные брюки. Вадим поднял глаза — и увидел нового соседа.

— …Понимаешь, отец, ей в три часа ночи захотелось клубники. А мы в центре живём, ну ты понимаешь. Тут же люди в офисах сидят, а не живут. А по ночам офисы закрыты, для кого магазины?.. Ладно, я весь квартал обегал, нашёл один. Принёс. Хвостики отделил, промыл, каждую напополам разрезал. Сахаром присыпал, сливками залил. Доставил в постель. Ну, и захотелось мне тоже ягодку… Только руку протянул, а она в крик, в слёзы: «Не трожь!!! Это моя клубника!!! Я ДЛЯ СЕБЯ попросила, а не чтоб ты всё сожрал!!!»

— …

— Ну я и понял, что просто её раздражаю — период у неё такой, я читал. Сейчас мать с ней лучше управится, а от меня вред один. Вот и решил махнуть к тебе… Ничего, что я тебя отцом называю? Рос без отца…

В этом месте у Вадима закончилась плёнка; дальнейшее плавало в похмельной памяти в виде отрывочных фрагментов. Он и вообще решил бы, что ему всё привиделось в кошмарном сне, если бы не мерное похрапывание, а также явственные очертания круглой головы под одеялом на соседней кровати.

С трудом поднялся, опустил ноги на кафель. Телу было муторно, но на душе — до странности светло и легко.

Он смутно помнил, как они с Ильдаром штурмовали бар, и ещё то ликование, с каким он предъявлял его каждому встречному: «Смотрите, это мой зять! Ко мне зять приехал!» Соседи радовались вместе с ним — он даже удивился, какие отзывчивые люди в Елодоле. Потом Ильдар как-то очень быстро сошёлся с Амадом, а потом откуда-то взялся Тимати…

(Вадим ещё, кажется, успел подумать о том, насколько его зять ближе и органичнее здешнему населению.)

Тимати — местный аниматор, смазливый, с нахальной улыбкой, носил мешковатые брюки и оранжевую майку с надписью на спине: «Идём на рыбалку». Его везде сопровождали две шлюшки-подружки, может, даже сестрёнки. Эти появились в Елодоле дня два назад и сразу влились в какую-то таинственную и опасную местную жизнь, о которой Вадиму неохота было даже задумываться.

Он едва ли опознал бы их, встретив где-нибудь поодиночке, если б не характерная деталь у той, что посимпатичнее: долгое, от щиколотки до бедра, тату на правой ноге. Какой-то растительно-цветочный орнамент. Это тату назойливо мелькало перед ним всякий раз, что он валялся на пляже — туда-сюда, и ему лень было поднять глаза и посмотреть выше. Иногда он лениво задумывался — настоящее оно или потом сотрётся? В конце концов решил, что сотрётся, но всё же каждый раз почти радовался, встречая его на прогулке — так радуются, встречая старого знакомого.

Теперь это тату как-то странно мелькало в его похмельной памяти — он явственно видел на нём собственные пальцы. Был там откуда-то ещё Интеллектуал, невозмутимо снимавший всё на видео; порочная ухмылка на чётко очерченных губах парадоксальным образом придавала ему неприступный вид.

Вадим почувствовал нарастание головной боли и решил выяснить всё у Ильдара, когда тот проснётся.

Встал, вышел на балкон; солнце, блестя в окнах крохотных катерков, уже прокладывало золотистые дорожки в изрозова-серой пастели моря и неба. На пирсе виднелись две трогательные фигурки — вышли напоследок встретить рассвет. Откуда-то Вадим знал, что сегодня они улетают.

Потянуло на простор — к морю, к людям. Ильдара будить не стал — пусть ребёнок как следует выспится.

Ресторан неожиданно оказался открыт — можно зайти, выпить чайку. За угловым столиком сидели Огромная с компаньонкой — оказывается, они тоже отбывали сегодня, вот почему и завтрак был ранний. Запыхавшийся Амад принёс чай; бледная, заспанная, скучная без макияжа Огромная скользнула по нему равнодушным взглядом.

«Нет, — с восторгом понял Вадим. — Нет». Хорошо, что она уезжает.

И всё-таки перед отходом автобуса тайком от себя прокрался на ресепшн — проводить. Устроился в уголке так, чтобы его не замечали: не хотелось портить последние минуты лицемерными прощаниями.

Дедушка-судоку зорко сторожил багаж. Вспышкой высветилось ещё одно невозможное воспоминание: он, Вадим, сидит на краю лежака, а старательная Мизантропка натирает ему спину кремом для загара. Да, погуляли они вчера знатно…

Пожилые подруги появились в последнюю секунду — водитель уже нервничал. Пробежали с сумками через холл, он даже не успел заглянуть в лицо на память. Погрузились в автобус и исчезли навсегда. Погрузилось и семейство во главе с дедом, на прощание поочерёдно обнявшись с полосатой дамой. Зять с тёщей обнимались особенно крепко; на их лицах читалась одинаково искренняя радость по поводу предстоящей разлуки.