Иван Вострышев - Зимой в Подлипках

Акулина уходит за печку, а друзья усаживаются на диван.

— А ты где приземлился? — спрашивает Константин. — Говорят, в ГУМе. Правда?

— Там! — ухмыляется Виктор. — Туфлями торгую!

— Ну как, нравится?

— Привыкаю!..

Ласкин интересуется судьбой друзей-однополчан, которые уехали из Дрездена позднее, вместе с Поляновским.

— А где теперь подполковник Шилов?

— В Горьком. На металлургическом заводе. Заведует отделом кадров.

— А майор Дягилев?

— На целину махнул. На Алтай. Теперь он там в совхозе секретарем парткома.

— А Мишка Котов?

— Этот в Москве. Студент автодорожного института.

Константин вдруг встает:

— Выпьем, что ли, по такому случаю?!

Виктор тоже поднимается с дивана, идет к своей шинели, достает из кармана бутылку «старки» и ставит ее на стол.

— Вот! Для старших командиров в отставке! — смеется он.

Не проходит и десяти минут, как на столе с помощью Акулины появляется закуска, и друзья пьют за солдатскую дружбу.

— Удивительно, как повернулась жизнь, — говорит Константин. — Кажется, еще вчера мы были в Дрездене, жили в военном городке, ходили с солдатами на учебные стрельбы… И все это теперь в прошлом!

Ласкин рассказывает другу, сколько у него теперь хлопот и забот. Не только на свиноферме — по всему колхозу…

— А все-таки ты сглупил! Сам в хомут влез! — говорит Виктор.

— Сам! Это верно! — подтверждает Константин.

— Не пойму я тебя: чего ты хочешь? — Виктор в недоумении разводит руками.

— Хочу помочь односельчанам выбиться из нужды, — отвечает Константин. — Хочу, чтоб колхозники жили лучше, веселее.

— Но ведь это трудно сделать!

— На фронте было трудней.

— То на фронте. Там — армия! А тут что? Один ты!..

— Почему один? У меня тут целый полк бойцов-колхозников. Вместе будем налаживать колхозную жизнь, строить коммунизм.

— Ты тоже скажешь — строить коммунизм! — усмехается Виктор. — Это здесь, в медвежьем углу, где даже бани нет и люди, как триста лет назад, моются в деревянных корытах возле жарко натопленных печей?! Коммунизм — это ведь высокая культура, полная механизация, а ты в своем свинарнике навоз выгребаешь чуть ли не голыми руками!..

— Да, и с культурой, и с механизацией мы тут отстали. Что ж, поднатужимся и наверстаем! Построим и баню, и столовую, и ясли… Все это в наших руках. Весной посеем сто гектаров кукурузы, соберем с каждого гектара по триста центнеров зеленой массы, обеспечим скот сочными кормами, — это будет у нас шаг вперед к коммунизму. Установим на молочнотоварной ферме доильную площадку «елочку», снизим себестоимость молока — и тогда еще на один шаг приблизимся к заветной цели. Так и пойдем все вперед и вперед — к светлому будущему!

— Вижу, начитался ты газет, — ворчит Поляновский. — К светлому будущему! Высокопарные слова! А на душе у самого, наверное, кошки скребут. Ведь личной жизни у тебя нет! Знаю, что ты тоскуешь по жене, по дочке. И не понимаю, почему во имя будущего надо отказываться от сегодняшних радостей?!

— Ладно, Виктор, перестань! Слышал я эту старую песню о семейных радостях. Да, я тоскую по Светлане, по Леночке, потому что люблю их. И знаю: мой долг, как мужа и отца, заботиться о жене и дочке. Но это ведь не все! И это не главное! Ты, Виктор, должен бы знать, что есть еще высший долг перед Родиной, перед партией. Или ты забыл, как во время войны во имя этого долга люди — и мы с тобой тоже — оставляли свои семьи и уходили на фронт — часто на верную смерть? Теперь другое время — мирное. Но и теперь у нас есть и передний край, и второй эшелон. Околачиваться в тылу я не хочу. В Подлипках — передовая. Быть здесь — мой долг!..

— Хо! — прерывает Виктор друга. — Он, видите ли, на передовой, а я, выходит, во втором эшелоне?! Так ли? Попробуй-ка без торговли построить коммунизм! Ничего не выйдет!

И Виктор хохочет.

— Ну что ж, — усмехается и Константин, — считай, что и ты со своими туфлями на передовой…

— И не будем больше спорить! Лучше споем! — Виктор вполголоса запевает:

И поднимает стакан:

— За твои успехи и за твое счастье, дорогой Костя!

В сумерках, без огня, сидят на кухне Корней и Надюха. Вполголоса переговариваются. Они обеспокоены отъездом Зинки. От нее всего можно ожидать: махнет на Алтай или в Сибирь — и поминай как звали! Отчаянная! А зачем? Ишачить? Аль своей работы дома мало?

— И Нюрка целый день на ферме! — говорит Надюха. — А дома кто будет работать? Сейчас еще так-сяк, а весной как? Тут тебе и скотина, и сад, и огород!

Надюха смотрит на Корнея и ждет, как он рассудит. Она знает: у него ума палата!

— Судачили бабы, что Парашка Шубина уезжает к мужу в Красноярск. Правда, что ль? — спрашивает Корней.

— Знать, правда. Приходила к Кузьмичу — отпрашивалась… — отвечает Надюха.

— Ну вот, Нюрке и место освободится…

— В сам-деле! — оживляется Надюха.

— Надо поговорить с Нюркой-то!

— Уж ты сам! Она тоже вон с характером. Не знаешь, с какого бока к ней подойти. И Колька-то за ее хвост держится…

— Ладно, поговорю сам, — соглашается Корней. — Кликни-ка ее!

Надюха выходит и через минуту возвращается с Аней.

Перешагнув порог, Аня в нерешительности останавливается и выжидающе смотрит на свекра.

— Вот что, Нюра! — начинает Корней. — Надо тебе уходить с фермы!

— Почему? — удивляется Аня.

— Выгоды нам нет…

— Какой выгоды?

— А вот какой! — Корней не смотрит на Аню. Облокотившись на колени, он разглядывает свои руки и неторопливо разъясняет: — Ты на ферме с темна до темна. А что за это получаешь? Триста-четыреста рублей в месяц. Хорошо, если за год четыре тысячи выйдет. Невелик капитал! Мы прошлым летом одной клубники со своего огорода на пять тысяч продали. А у нас не одна клубника. У нас и малина, и смородина, и вишня — всего много. У нас и редиска, и огурцы, и картошка — ранние сорта. За ними уход нужен. Я с весны к лесу привязан. Зинка вон хвостом вильнула — и нет ее. Матери одной не разорваться…

Корней выпрямляется, гладит ладонями свои колени и строго смотрит на Аню. Та не выдерживает его взгляда и отворачивается.

— Как же, совсем бросить работу в колхозе? — недоумевает Аня.

— Не совсем! Это с умом надо обделать! Бросишь колхоз совсем — разговоры пойдут, грозить будут: усадьбу отрежем! А ты напиши Карпову заявление: так, мол, и так, в доярках мне трудно, переведите меня на медпункт уборщицей…

— Там же Шубина!

— Она уезжает, а место это хорошее!

— Чего там хорошего?! — возражает Аня. — Зарплата — сто пятьдесят рублей в месяц!

— A-а, ты не понимаешь! Тут главное что? Ты будешь числиться на службе, а работы там на полчаса. Придешь утром, подметешь пол — и опять домой до вечера. А дома-то тысячи рублей будешь выколачивать!..