Иван Вострышев - Зимой в Подлипках

— Зинка подоит. Я скажу ей. Сена бросит. Не подохнут. А к обеду сама вернешься.

— Нет, мне нельзя уезжать. У нас завтра воскресник.

— Какой еще воскресник?

— Клуб утеплять будем.

Надюха вдруг приподнимается на локте и сердито смотрит на Аню.

— Так! Клуб будешь утеплять, а на свой дом тебе наплевать?!

— Почему наплевать?!

— А жить-то где будешь — в клубе? — Свекровь злыми глазами ест сноху. — Ты об этом подумала? Если дома, то одна у нас забота, как бы здесь было потеплее, а не в клубе. В дом надо копейку загонять, коли она мимо катится. Без копейки какое в доме тепло?!

Ане не по себе. Куда девалась радость, с которой она только что переступила порог этого дома? Чего от нее требует свекровь? Чтобы она стала рыночной торговкой! Аня на миг представляет себе: вот она на рынке, стоит за прилавком. Перед ней весы с гирями, у ног мешки с картошкой. Подходит к прилавку старушка с авоськой и, кивая на мешки, спрашивает: «Почем кило?». «По три рубля», — отвечает Аня. «С ума сошла, девка! Готова шкуру содрать!» — возмущается старушка и уходит. Краска стыда заливает щеки Ани. Ей стыдно от одной мысли, что она может предстать в таком виде. А как она ответит Насте Цветковой или Вале Борисовой на вопрос: «Почему ты не была на воскреснике?». А как будет смотреть в глаза бабушке и дяде Косте? Нет, все, что угодно, только не на рынок! Ни за что на свете! Разве можно доверить своих коров Зине? Она накричит на Графиню, ударит ее, оставит голодной!..

— Нет, я не поеду! — твердо говорит Аня и уходит в свою комнату.

У ворот свинарника Матрена Лаврухина оправляет вилами кучу навоза.

— Доброе утро, Матрена Степановна!

— Здравствуй, Костя!

— Ну как, вчера жарко было?

— Ничего, управились!

— Коля помогал?

— Как же, помогал. Старался, молодец! Он словно свинарем и родился. Я говорю ему: «Коля! Не зарывай свой талант в землю, иди к Карпову и просись в свинари». А он хохочет. Если бы, говорит, Фрол Кузьмич обсыпал меня золотом с ног до головы, все равно бы сюда не пошел. Ни на один день! Это, говорит, только из уважения к Константину Иванычу. Не в службу, говорит, а в дружбу!

Переодеваясь на кормокухне, Константин думает о том, что работа в армии дала ему много такого, что здесь, в колхозе, очень пригодится. Там он научился работать с людьми, воспитывать солдат. Ох, какие крепкие орешки попадались ему! И все же к любому он находил пути, к сердцу каждого подбирал ключи. Недаром его подразделение всегда было передовым. У секретаря колхозной парторганизации та же задача: воспитывать людей, организовывать их, указать им цель, вдохновить на самоотверженный труд. Тут пока похвастаться нечем. Вся работа еще впереди. Вернуть в колхоз Колю Носкова — это не так уж трудно. Парень побывал в армии, с ним легко договориться. Попробуй урезонить Блинова, — это будет потруднее!

Акулина в клубах пара склоняется над котлом. Смотрит, сварилась ли мешанка.

— Сварилась! — говорит она. — Замешала, как ты велел. Давай тележку!

— А подсолила? — спрашивает Константин, подвязывая фартук.

— Нет. А надо ли?

— Немного надо. Я думаю, так аппетитнее будет.

— Ну что ж, я подсолю, — соглашается мать.

Константин загружает тележку и выталкивает ее в дверь. Надо поскорее накормить поросят — и на воскресник!

Слышно, к воротам свинарника кто-то подъехал на санях.

— Тр-р-р! Стой, окаянная!

Это голос Аксютки Толстогубовой. Она за навозом приехала.

— Сначала отсюда бери, с прохода! — говорит ей Матрена.

— Знаю, не командуй! — огрызается Аксютка.

— Что злишься?

Константин разливает мешанку по кормушкам. Его беспокоит мысль: «Как там в клубе? Идет ли дело?»

А за воротами разговор переходит в шумную перебранку. В уши так и лезет назойливый, крикливый голос Толстогубовой:

— А почему меня прогнали, а не Акулину? Почему?

— Акулина тут двадцать лет, а ты без году неделя! — отвечает Матрена.

— А почему тебя оставили, а не меня? Чем я хуже тебя?

— Спросила бы на правлении, когда решали. Что же ты молчала тогда?

— Нечего мне спрашивать, я и так все вижу. Всех с фермы разогнали, чтоб лишних глаз не было. Сын да мать — в один дом тянут! И ты тут примазалась!..

Ласкин впускает поросят. Они с шумом, с визгом бросаются к кормушкам. Теперь крика Аксютки не слышно.

«Вот сорока! — думает Константин. — Попробуй перевоспитай такую! Пуд соли съешь, а толк-то будет ли?»

Поросята угомонились — только чавкают и похрюкивают. До слуха Ласкина доносится гневный голос Матрены:

— Не меряй всех на свой аршин! Если ты склад разворовала, яйца с птичника таскала — не думай, что все воры!..

«Это правда! — думает Константин. — В Подлипках больше хороших людей, чем плохих. Честных и трудолюбивых больше, чем лодырей и хапуг. Только многие не верят, что лучшая жизнь в колхозе зависит от них. Какая тут может быть вера, если Карпов на каждом шагу ее подрывает?! А нужно, чтобы колхозники поверили, почувствовали себя хозяевами и увидели счастливый завтрашний день, потянулись к нему. Нужно, чтобы они поняли: чем лучше будут трудиться, тем скорее придет этот день. Пошевеливайся, партийный секретарь! Впереди у тебя много трудной и кропотливой работы с людьми!»

Накормив и напоив поросят, Ласкин выходит за ворота. Там уже никого нет.

Перед крыльцом клуба урчит трактор. На тракторных санях по колено в опилках стоит Курдюмов. Он с лопатой. Девушки подают ему ведра и корзины. Леша наполняет их опилками и возвращает девушкам. Те уходят с ношей за угол, где работают парни. Там визжит пила, ширкает рубанок, стучит молоток.

— Девушки, сыпьте сюда! — командует Коля Носков.

Там и крик, и смех.

Константин входит на крыльцо. Из открытой двери навстречу ему звучит марш из кинофильма «Веселые ребята». И Матвей Белов шагает через порог. Он при фартуке. Руки у него выпачканы в глине.

— Как дела, Матвей Андреевич? — спрашивает Ласкин. — Как с печкой?

Белов не сразу отвечает. По глазам видно, он сердит. Старик разгневан на того, кто сложил в клубе такую несуразную печку.

— Узнать бы, кто ее клал, руки бы тому обломать! — ворчит Матвей. — Все тепло пустил на ветер.

— Ну а поправить можно?

— Что можно — поправим.

— Греть будет?

— Должна греть.

Матвей хочет шагнуть с крыльца, но дорогу ему загородила Аня:

— Матвей Андреевич! У нас к вам просьба!

— Какая просьба? — Белов смотрит на Аню подозрительно.

— В то воскресенье, после отчетно-выборного собрания, будет у нас в клубе вечер самодеятельности. Будем выступать — кто во что горазд. И вас просим…

Глаза у старика теплеют, в усах рождается добрая улыбка.

— Сплясать, что ль?

— Нет, расскажите сказку!

Улыбка, родившаяся в усах, расплывается по всему лицу.