Иван Вострышев - Зимой в Подлипках

«Не может она понять меня!» — думает он. И от этой мысли ему становится горько.

А Светлана после минутного молчания снова жалуется:

— Что я живу? Разве так живут? Посмотри вон на Галину — вот живет-наслаждается! Виктор на руках ее носит: «Галюся! Галюсенька!». Вот счастье! Позавидуешь, ей-богу!

— Нашла кому завидовать — Галине, этой глупой моднице! Знаешь, в чем ее счастье? В модной прическе, в модной шляпке, в модных клипсах! А еще в ресторанчике, в ликерчике — вот в чем!

— Ну что плохого в том, что она любит принарядиться и повеселиться? Это так естественно! Сходить в театр, на концерт! Может быть, ты и это осуждаешь? Галина часто бывает в Лужниках, любит художественную гимнастику, балет на льду. Что в этом предосудительного? Да, во всем этом она находит свое личное счастье, какого у тебя, например, нет.

— Да, такого счастья у меня нет, — соглашается Константин. — А счастье ли это? Может быть, видимость одна? У вас с Галиной своеобразное понятие о счастье. Я его не разделяю. У меня другое мнение…

— Я знаю, — недовольно морщится Светлана, — ты сейчас скажешь: счастье в борьбе! Прошу тебя, не говори так красиво!

— Не буду, не бойся! Я знаю, тебя это раздражает.

— Да, меня коробит, когда ты строишь из себя какого-то колхозного юношу Данко!

— Ну какой из меня юноша Данко! — усмехается Константин. — Я не жертвую собой. Живу, как все. Бывают у меня и горести, и радости. Горести оттого, что с тобой и с Леночкой в разлуке, а радости мне приносит моя работа. Представь себе, чем больше я добра делаю людям, тем больше радуюсь. Кажется, это Горький говорил, что самая высокая радость в жизни — чувствовать себя нужным и близким людям!

Светлана больше не прекословит. Она немного успокоилась и притихла. Обняла обеими руками колени и смотрит перед собой в одну точку. Взгляд у нее печальный.

Ласкин встает, подходит к окну. Он видит: внизу, под окном, останавливается голубой автобус. Из него всходит военный с погонами капитана. «Не Виктор ли? — думает Константин. — Нет, не похож…» и, продолжая смотреть в окно, спрашивает:

— А Виктор устроился?

— Да, — нехотя отвечает Светлана.

— Где?

— В ГУМе.

Константин с удивлением оглядывается на жену:

— В ГУМе? Что он там делает?

— Заведует обувной секцией.

— Вот как!..

Константин выходит на середину комнаты и смотрит в угол, где недавно стояла Леночкина кроватка.

— Я сейчас уеду, — говорит он. — Мне бы только взглянуть на Леночку. Пусть она спит — я будить ее не стану…

Светлана встает.

— Иди взгляни.

Константин выходит в прихожую, оставив на диване куклу и шоколадку. Осторожно стучит в соседнюю комнату. В ней живет теща с Леночкой. Ответа на стук нет. Он пытается приоткрыть дверь, но она не поддается: комната заперта изнутри.

Константин беспомощно оглядывается. Светлана стоит в прихожей.

— И мама, наверное, уснула, — цедит она сквозь зубы.

Ласкин молча одевается, подходит к жене и берет ее за плечи.

— Не сердись на меня, Света! — говорит он. — Пойми, я поступил по чести, по совести. Не мог я иначе, не мог! И поверь: я люблю тебя. И Леночку люблю. Мне без вас тяжело. Приезжайте ко мне! Ну хотя бы на два — три дня. Вот будет потеплее — и приезжайте! Хорошо?

Константин целует жену и направляется к выходу.

Светлана не отвечает мужу. Грустным взглядом молча провожает она его до двери, потом медленно идет в свою комнату.

Темнеет. В окнах вспыхивают огоньки. Веселая и радостная возвращается Аня с фермы. Она только что сдала молоко. Настя сказала, что у нее за этот день самый высокий удой. Поскрипывает под ногами снег. Ане кажется, что он выговаривает: «Хорошо! Хорошо!». Огоньки в окнах будто бы сигналят Ане: «Молодец! Молодец!»

С дороги Аня свертывает на тропинку, которая ведет к дому. Скорей, скорей домой! Там Коля! Рассказать ему!

Но окна у Носковых темные, слепые. Значит, Коли дома нет…

На проулке тропинка раздваивается: налево — к Носковым, направо — к Ласкиным. У Ласкиных в окнах свет. На развилке Аня с полминуты стоит в раздумье и затем идет направо.

Аня еще порог не переступила, а бабушка уже зовет:

— Скорей раздевайся! У нас оладьи со сметаной! Горячие!

Аня раздевается и садится за стол. Она знает, зачем ездил Константин в Москву, и ей не терпится узнать, что сказали на заводе:

— Дядя Костя! Ну как с «елочкой»?

Вид у Константина усталый, хмурый. Со станции он шел пешком. В лесу было тихо, а когда он вышел в поле — с севера подул морозный ветерок. Легкий, но колючий. Холод незаметно забирался под шинель и заставлял прибавлять шагу. Ласкин только дома понял, что он продрог до костей.

— Договорились. К весне будет «елочка»! — вяло отвечает он и, взглянув на племянницу, старается улыбнуться.

— Ур-ра, бабушка! Будет у нас «елочка»!

— Не кричи! — говорит Акулина. — Рано еще в колокола-то звонить!

Но вот в доме Носковых вспыхивает свет, и Аня отправляется домой.

Невелика дорога от Ласкиных до Носковых, а как много можно передумать, пока переходишь проулок, поднимаешься по ступенькам крыльца, открываешь дверь сеней. Аня успела за это время представить, как в один весенний день придет домой свекровь и скажет ей, знатной доярке Анне Носковой: «Иди в контору, там тебя ждут!». Прибежит Аня в контору. Там сидят все члены правления. Все смотрят на нее. Встает из-за стола Фрол Кузьмич и говорит ей: «Вот что, Анна Ивановна! «Елочка» готова! Ты у нас лучшая доярка. Тебе и карты в руки. Бери сто двадцать коров и управляйся с ними одна!»

Дядя Костя спросит: «Ну как, управишься?». И она скажет: «Постараюсь!»

Аня входит в сени. Из кухни через дверь ей слышится голос Зинки — резкий, злой: «Никуда я не поеду! Что я вам — каторжная?»

Дверь с треском открывается. Зинка чуть не сбила Аню с ног.

— Вот сношка пришла, ее и посылайте! — кричит она через плечо в открытую дверь и уходит.

— Зараза! — ругается Надюха.

Аня входит на кухню, прикрывает за собой дверь.

Свекровь лежит на печи. В ватнике и валенках. Горло ее укутано шерстяным платком.

Аня спешит пройти в свою комнату, но свекровь останавливает ее:

— Нюрк, погоди-ка!

Аня видит, как Надюха с трудом глотает слюну.

— Горло простудили? — спрашивает Аня.

— Как назло! — Свекровь вздыхает. — Завтра в Лужки надо ехать, а я слегла.

— А зачем в Лужки?

— Как зачем? С картошкой! А там, говорят, цену набили хорошую: по два с полтиной за кило! А завтра, в воскресенье, можно и по три рубля сорвать. Разве можно такой день упустить? Зинка-зараза от рук отбилась, не хочет ехать. У отца собрание в лесничестве. Придется тебе ехать…

— Мне?! — Аня с удивлением смотрит на свекровь. — Я не могу!

— Это почему же?

— Как же я уеду? У меня двенадцать коров! Их надо подоить да накормить!