Иван Вострышев - Зимой в Подлипках

— Как это так? — удивляется Карпов.

— Если не выделите под кукурузу лучшую землю, не позаботитесь о семенах и удобрениях — сбегу!

— Ишь ты какой!..

Вряд ли согласился бы Карпов послать Курдюмова на курсы, если бы это не было предрешено на колхозном партсобрании в присутствии Ключникова.

Заседание кончилось. Ласкин одевается и выходит на улицу. Выходит поспешно, ни на кого не глядя. Ему не хочется, чтобы Карпов или Ефимов в этот момент заговорили с ним. Как-то неприятно на душе. Он недоволен собой. Нехорошо получилось: Карпов замял вопрос о разбазаривании горючего, а он, Ласкин, промолчал. Думал: неловко лезть в драку — не член правления! Ну и что же?! Зато ты секретарь парторганизации! Ты теперь не можешь стоять в стороне! Ты за все в ответе!

Тропинку под окнами занесло снегом. Ласкин идет посредине улицы по дороге, расчищенной с утра «клином». Но пурга и здесь намела сугробы. Константин идет наклонившись вперед, преодолевая встречный ветер, который пытается сбить его с ног.

Нет, думает Константин, Карпов за эти дни ничего не понял, ничему не научился. Для него как будто бы и не было Пленума ЦК партии. Видимо, забыл председатель и о собрании партийной организации колхоза, где ему подсказали, что нужно делать. Карпов не может понять, что корма — вот главное звено, которое нужно во что бы то ни стало вытянуть. Корма! Их в колхозе из года в год не хватало. Сена здесь собирали мало. Какие в Подлипках луга — только в кустарниках да на болотах. Сеяли клевер и тимофеевку. А какой толк? Накосили травы — курам на смех. Сеяли овес. И опять же без толку. Иной год еле семена собирали. С кукурузой оскандалились. Посеяли шесть гектаров. Выросла она реденькая да низенькая, и стравили ее лошадям под копыто. И как весна, так и бескормица. Тут уж не до высоких удоев и привесов! Не до жиру — быть бы живу! Кукуруза — вот тот конь, который вывезет колхоз вперед. Оседлать этого коня, объездить, приручить его — вот задача. Кукуруза и в Подмосковье при умелом возделывании и уходе дает хорошие урожаи. Собирают же в колхозе «Утро» четвертый год по пятьсот центнеров зеленой массы с гектара. А там такая же земля, такие же климатические условия, как и в Подлипках. Карпов этого не понимает. Он, конечно, не против кукурузы. Боже упаси! Чего доброго, пойдут склонять на всех районных совещаниях и заседаниях: «Карпов противник кукурузы!». Нет, он не противник! Пожалуйста! В прошлом году «Ленинский путь» кукурузу сеял? Сеял! Целых шесть гектаров! В этом году он, Карпов, посеет пятнадцать гектаров — чуть не втрое больше прошлогоднего! Какой же он противник кукурузы?!

«Если этой весной посеять кукурузы сто гектаров, — думает Ласкин, — и собрать с каждого гектара по триста центнеров зеленой массы — для начала будет неплохо!»

Вечер. Метель не унимается, а воет еще пуще. В избе у Ласкиных тепло. В подтопке потрескивают дрова. Акулина вяжет. Константин лежит на диване и перебирает в памяти события прошедшего дня, думает о том, что надо сделать завтра. Надо поговорить с Валей Борисовой (она секретарь комсомольской организации) о ремонте клуба. Колхозу не под силу в этом году построить новый Дом культуры. Об этом и помышлять нечего. Утеплить старый клуб — это можно и нужно сделать немедленно, в следующее воскресенье. Сколотить тесовую завалинку, засыпать ее опилками, забить паклей щели возле подоконников, застеклить рамы, прочистить дымоход — работы всего на несколько часов. Устроить комсомольский воскресник. Пять-шесть часов дружной работы — и в клубе будет тепло!

А до воскресенья нужно вырваться в Москву, побывать на заводе у шефов, договориться, чтоб они смонтировали доильную установку «елочка». Без механизации и на молочнотоварной ферме дело не двинется вперед. Ключников написал письмо секретарю парткома этого завода, своему фронтовому другу-однополчанину, с просьбой помочь колхозу. Это письмо уже больше недели Ласкин носит в кармане…

Топот ног на крыльце спугнул мысли Константина.

— Там у нас не заперто? — спрашивает он и быстро встает.

— Я не запирала, — отвечает мать.

Засыпанные снегом, разрумяненные морозом, входят Аня и Настя.

— Дядя Костя! Мы к вам! — Аня развертывает лист ватмана и подает его Константину — Посмотрите нашу «Колючку».

Константин берет стенгазету.

— А я думала, кому это не сидится дома в этакую непогодь? Аль вам выгонка какая? — спрашивает Акулина.

— Мы обещали дяде Косте, что «Колючка» сегодня будет готова, — говорит Аня.

Константин садится за стол и кладет перед собой стенгазету. А смотрит на Аню. Щеки у племянницы пышут жаром. В глазах веселый блеск. Вот она сняла пальто. На ней серое шерстяное платье с белым воротничком. Ничего не скажешь, платье выбрано со вкусом.

Затем Константин невольно переводит взгляд на Настю. Он видел девушку несколько раз, но не обращал на нее особого внимания, как, впрочем, и на других девушек. Теперь же исподлобья внимательно наблюдает, как она вешает пальто, потом встряхивает шаль и накидывает ее себе на плечи. На ней черная юбка с крупными сборками и белый шерстяной свитер, четко обрисовывающий ее девичью грудь. Она стыдливо прикрывается шалью и вместе с Аней подходит к столу. Во всем ее облике столько девической свежести, мягкой женственности, что Константин невольно любуется ею.

Аня и Настя проходят к зеркалу, а Константин склоняется над стенной газетой.

Акулина перестает вязать и тоже смотрит на белый лист ватмана. Там чернеют крупные буквы: «Колючка».

— Посмотри! — говорит Константин и с веселой улыбкой подвигает стенгазету к матери.

Акулина поправляет очки и склоняется над столом. С листа на нее смотрит корова. Она стоит на задних ногах, а передними держит гармошку. Ее рот широко открыт…

— Господи! Что же это такое? — с деланным испугом спрашивает Акулина.

— Она поет частушки! — поясняет Аня.

— Какие частушки?

— А вот послушай! — И Аня читает нараспев:

— А ведь складно! — удивляется Акулина.

— А вот о трактористах! — Аня указывает на другой рисунок. Возле круглой чугунной печки сидят чумазые парни в комбинезонах, в ватниках и курят. Под рисунком подпись в стихах…

— Ты читай вслух! — приказывает Акулина, видя, что сын читает про себя. — И я послушаю!

— Что ж, можно и вслух! — Константин смотрит на Настю. Та, встретившись с его взглядом, краснеет и опускает глаза.

Константин читает: